Однажды, когда Деянира тащила через замковый двор корзину с только что постиранным бельем, проходивший мимо солдат дружески ущипнул ее за зад. Это так потрясло Деяниру, что она выронила корзину и, залившись краской, закричала:
— Дурак!
Голос получился визгливый, слезы, брызнувшие из глаз, довершили убийственную картину, но Деянира ничего не могла с собой поделать. Все, что она так долго (целых два месяца!) сдерживала, все горести, все невысказанные обиды, псе возмущение несправедливостью — слышите вы, не-спра-ведли-востью! — происходящего, — все это выплеснулось в одном-единственном «дураке» и продолжало истекать бессильными, жидкими слезами.
— Ну ты даешь, — сказал солдат ошеломленно. Он отступил на шаг, полюбовался рыдающей Деянирой, покачал головой и пошел себе прочь, не видя за собой никакой вины и уж точно не испытывая ни малейшего раскаяния.
Деянира подобрала корзину. Она всхлипнула напоследок и исподлобья обвела двор глазами. Вроде, никто на нее не пялится, никто не хихикает. Волоча ноги, девушка побрела к себе.
В этот день она так устала, что заснула раньше обычного и вдруг пробудилась среди ночи от ясной, как будто кем-то высказанной мысли: довольно. Больше так продолжаться не может. Пора что-то с этим делать. Пора переходить на следующий уровень. Она уже доказала, ну пусть на троечку, но доказала же, что способна выжить в средневековом замке в качестве прислужницы. Пора бы ее вознаградить.
На мгновение ее ослепила жуткая мысль: а что если весь оставшийся ей жизненный срок придется провести в служаночьей шкуре? До конца дней своих драить котлы, стирать чужие тряпки, чистить овощи? Тридцать, сорок лет кряду? А потом честно отойти в мир иной.
«Привет, апостол Петр. Видишь — я пришла, Честная Служанка. Я не блудила с мужчинами, я старательно работала на кухне, я кушала что давали, я не бунтовала против господ, — подавай-ка мне самое теплое и уютное местечко в раю, чтобы там были свежие гамбургеры, и чизбургеры, и лимонада залейся, и мороженого со свежей клубникой, а еще — телевизор о сорока каналах, белье, постиранное порошком „Свежесть“… ну и все такое, по высшему разряду, понял?»
И скажет ей апостол Петр, гремя ключами: «Отойди отсюда, вонючая служанка. Ты не блудила с мужчинами, потому что они вызывали у тебя отвращение. Ты работала с тщанием, потому что боялась побоев Арэвалы, и ни по какой иной причине. Ты кушала что давали, потому что в противном случае осталась бы вовсе голодной. Ты не бунтовала против господ, потому что кишка у тебя тонка — бунтовать, потому что ты плакса и трусиха, вот почему ты вела себя паинькой. Мне даже глядеть-то на тебя противно, хотя местечко в раю я тебе все-таки предоставлю. Видишь — вон там, в предбанничке, есть кухня? Там живут все вонючие служанки, вроде тебя. Ступай-ка чистить котлы да стирать белье. В раю для таких, как ты, работы предостаточно».
Картинка нарисовалась во тьме ночной каморки так ясно, так отчетливо, что Деянира снова разрыдалась и плакала, наверное, полчаса кряду.
Несправедливо. Неспра-вед-ливо!
С этим нужно что-то делать.
И наутро, полежав с холодным компрессом на лице, Деянира отправилась искать Броэрека.
* * *
Геранн расхаживал по комнате — определенно, очень разозленный. Броэрек сидел боком на подоконнике, следил за братом, но без всякой тревоги, привычно. Геранн всегда был полон эмоций и щедро расплескивал их вокруг себя. В этом нет ничего страшного, потому что решения Геранн принимает только после долгих раздумий. Бурление и выкрики — это что-то вроде патруля, высланного далеко вперед на территорию противника. За ними последуют неспешные обсуждения, переговоры, молчаливые прогулки верхом… И только потом явится окончательный вывод.
— Так дольше продолжаться не может! — кипел Геранн. — Почему ты молчишь? Тебе безразлично?
— Вовсе нет, — сказал Броэрек. — Я и сам вижу, что тучи сгущаются.
— «Тучи сгущаются»! — хмыкнул Геранн, резко разворачиваясь к брату. — Что ты имеешь в виду?
— А что вы имеете в виду, мой господин?
— Мы не сможем в одиночку удерживать оборону на севере. Нужны союзники.
— Это естественно, — согласился Броэрек. — Но ведь у нас есть союзники. В любом замке нам окажут помощь. Я не понимаю…
Геранн молча заметался по комнате, а потом, из самого дальнего ее угла, закричал, точно они с братом находились в дремучем лесу:
— Еще одна деревня! И парень умер!.. Ничего даже толком рассказать не успел!..
Броэрек побледнел. Геранн этого, разумеется, не заметил. Не до того — он весь был поглощен известием о недавней беде.
— Я не знал, что парень умер, — сказал Броэрек тихо.
Вчера поздно вечером до замка действительно добрался крестьянский паренек, весь израненный, и сообщил о нападении троллей. По словам мальчика, когда деревня запылала, тролли перебили с десяток мужчин, захватили еще человек пятнадцать пленных, бросили на пожаре стариков и всех раненых, после чего умчались прочь. Сколько было троллей, в каком направлении они скрылись, какие знамена или значки на одежде несли — ничего этого вестник рассказать пе успел. Ослаб, заснул, и Геранн решил оставить его в покое. А к утру мальчик, стало быть, умер.
Еще одна деревня.
Свои-то земли Геранн соблюдал очень тщательно, но вокруг имелось множество вольных поселений. Они не платили дани, никому не подчинялись. Разумеется, владельцы близлежащих замков всегда готовы прийти на помощь, по первому же зову. Однако все чаще случалось так, что помощь не успевала.
— Нужна сплошная полоса укреплений, — сказал Геранн. — Вот что я думаю. Я должен объединиться с защитницей Гонэл и взять под покровительство всю территорию к югу от нашего замка. Со всеми деревнями, выселками и прочим.
— Ого! — высказался Броэрек. — Не слишком ли широкий замах?
— А есть выбор? — в упор спросил Геранн. — Я бы не хотел, чтобы Серая Граница разверзлась и выплеснула на нас огромные троллиные армии… Если мы не будем готовы, это произойдет.
— Это произойдет или не произойдет независимо от того, будем ли мы готовы, — возразил Броэрек. — Мы не в силах влиять на троллей.
— Ты никогда не играл с судьбой, Броэрек? — Впервые за все время этого тяжелого, неприятного разговора Геранн хохотнул. — Она любит нахальных игроков, но еще больше — богатых. Если мы явимся во всеоружии, худшее может вообще не случиться. Следует ожидать наихудшего, развернувшись лицом в ту сторону, откуда оно грянет! Вот мой девиз.
— Угу, — сказал Броэрек. — Ожидать наихудшего. Верный способ получить наихудшее.
— Не пойму, — фыркнул Геранн, — почему ты проявляешь свой оптимизм таким унылым способом.
Брат ничего не ответил.
Явилась служанка, принесла кувшин вина. Остановилась в дверях, выжидательно посмотрела на Броэрека. Тот махнул ей рукой, показывая на широкий подоконник.
