Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
быть, сказалась усталось: против воли Леня провалился в дремоту.
Сны пришли тяжелые и беспокойные. В кошмарах его лохматой, живой массой обступили собаки. Это были хорошо знакомые ему псы дачников: лохматый беспородный Барбос дяди Захара, тощая рыжая Герда Миловых, щенки овчарки со двора Уховых. Только все они изменились. Из пастей пахло гнилью и разложением, шерсть на боках свалялась, глаза затянула мертвая пелена. У Барбоса на дне зрачка уже копошились черви. Нижняя челюсть Герды отвисла, обнажая гниющую кость. Глаза щенят горели красными угольками.
Как по команде, они налетели на Леньку и стали с рычанием рвать его на части. От боли и ужаса он долго не мог сообразить, где находится, когда резко распахнул глаза. Кто-то стучал в окно.
Это упрямое "тук-тук-тук" ввинчивалось в мозг, заставляя волосы шевелиться на затылке. Леня точно знал, что это всего лишь ветка яблони или наглая птица. Ну в самом деле, чего он боялся? Не верил же он, в самом деле, что за стеклом, положив на подоконник лапы, стоят мертвые псы из его кошмаров? Небо уже светлело, ночь и гроза отступили. Ленька отдернул занавеску.
Под окном стоял Алесь. Влажные светлые волосы облепляли призрачно-бледное лицо. Если он хотел испугать друга до икоты, ему это удалось. Алесь жестом попросил открыть окно. Ленька торопливо отодвинул шпингалеты. Только когда запах мокрого сада ворвался в комнату, он понял, в какой чудовищной духоте спал.
– Даник не вернулся, – сказал Алесь. – Надо сообщить председателю.
– Ладно, подожди минуту, – недолго поколебавшись, сказал Леня.
Он быстро и тихо оделся, чтобы не разбудить мать, взял фонарик, перелез через подоконник и спрыгнул в сад. Дождь кончился, но было зябко, как всегда после затяжного ливня. На размокших дорожках лежали изломанные желтые цветы. Ленька отодвинул одну из досок забора и легко выбрался наружу. Алесь кое-как протиснулся следом. Бледная, круглая, больная луна висела над “Краснопольем”, проливая на деревню слабый свет.
Ленька отдал Алесю маленький фонарик на батарейках. Тяжелое молчание повисло между ребятами. Они чувствовали одно и то же, но никто не решался сказать вслух.
До тех пор, пока никто не пострадал, даже приятно бывает играть в белоглазую чудь, ворующую детей и сводящую людей с ума. Но Даник потерялся по-настоящему. Где он сейчас? Как переждал грозу? Да и Милов ребятам не подыгрывал. Пропал взрослый человек, мужик, глава семьи. Если он не спит, пьяный, в кустах малины, то что с ним случилось? Чего он так боялся? Что заставило его ночью бежать, куда глаза глядят, бросив семью?
Леня понял, что, если они заговорят сейчас об этом, то признают, что уже не шутят и не пугают друг друга. Реальный страх, липкий и вязкий, как торфяное болото, вторгся в игру. Но никто не хотел сказать это первым.
– Ладно, давай дойдем до моста и позовем Даника, – предложил Леня. – Может, он решил не возвращаться в грозу и пережидает дождь где-нибудь под ивами.
– Да, наверняка! – оживился Алесь.
Чтобы добраться до реки быстрее, ребята пошли коротким путем, мимо участка, который местные обходили десятой дорогой. Здесь жила Зойка Рябая – вредная баба, у которой почему-то только правую щеку покрывали веснушки. Она держала самых крикливых куриц и самых злых петухов во всей деревне. Не реже раза в неделю она устраивала скандал с соседями Миловыми, потому что их кошка, якобы, задрала цыпленка. Милова орала в ответ. Мурзик, толстый и безобидный, ел только вареное мясо и болел, если случайно перехватывал упавший на пол кусочек фарша.
Криволапый Зойкин пес встал на пути у ребят, ощерив клыки. Шерсть на холке поднялась дыбом. Когда Алесь подошел ближе, собака припала к земле и прижала уши. В глазах горели злые угольки, розовый язык вывален набок.
– Не подходи, – Ленька удержал друга за плечо. – Вдруг он бешеный?
– Пена бы из пасти капала.
– Кыш, нечестивая псина! – раздался громовой голос.
Из темноты, размахивая фонарем, выступил отец Павел. Черная косматая борода у него была растрепана, волосы тучей окружали гневное белое лицо. На плече поп-расстрига нес лопату. Белый отблеск луны лежал на острие штыка. Зойкина собака, заскулив, попятилась к забору. Ленька тоже инстинктивно отпрянул от грозного человека. Белый свет ударил в глаза, луч фонаря скользнул по лицам ребят.
– А, это вы, отроки, – махнул рукой отец Павел. – Идите лучше по домам. Сегодня дурная ночь, лес и река с людьми играют.
Полы его рясы были перепачканы грязью, комья черной земли налипли на лопату. Леньке стало дурно. Он вспомнил сплетни: мол, на кладбище находят разрытые могилы. Деревенские говорили, это мертвецы начинают выбираться наружу. Проследив за Ленькиным взглядом, поп широко улыбнулся.
– Не бойся, сынок! Я никого не хоронил и не выкапывал. Мы со знающими людьми, – на этих словах он взмахнул фонарем, – сделали ловушки на нечисть. Вот поползут мертвецы с раскопа, полезут упыри с кладбища и провалятся в ямку, зверобоем выложенную, как миленькие. Хорошо, а?
– Это вы здорово придумали, – сдержанно похвалил Алесь, а Ленька промолчал.
Отец Павел, довольный своей выдумкой, захохотал, похлопывая себя фонарем по объемистому животу. К счастью, ему не пришло в голову проверить, куда направляются ребята. Он пошел своей дорогой, освещая путь белым лучом фонаря. Вскоре его массивная фигура скрылась за поворотом.
Ленька и Алесь осторожно спустились к реке, цепляясь за кусты смородины и оскальзываясь на мокрой траве. Чернава в свете луны блестела темной лентой. Вдали раздавался плеск, словно какой-то сумасшедший решил искупаться глухой ночью после грозы. Ленька успокоил себя тем, что это, должно быть, возятся в камышах дикие утки.
– Даник! – позвал он.
Ветер принес в ответ леденящий душу вой.
***
Стоило Данику немного углубиться в лес, как стремительно стало темнеть. Когда ребята перешли мост, солнце стояло в зените, а сейчас казалось, что чащу окутали сумерки. Он прислушался. Голоса Леньки и Алеся больше не доносились до него. Вокруг был лишь древний, как сам мир, лес.
В детстве Даник не любил темноту и, по понятным, причинам, не афишировал это. Не настолько он был далек от коллектива, чтобы не понимать: человек, который боится спать без света, никогда не отмоется от клейма ничтожества. К тому же, он каким-то чутьем понимал, что однокашники будут особо рады видеть его страх. Какая разница, чего боится пугливый, жалкий Платошка или робкая Пакля? Над ними можно поглумиться день-другой, не более. Гордец Камалов – совсем другое дело. Почуяв его слабину, приятели слетятся, как пираньи на запах крови.
Хочешь быть независимым одиночкой, насмешником, безжалостным карикатуристом? Умей держать удар. Такая уж плата за
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
