рыночных системах. Открытие рынков имело важные последствия для социальных и культурных изменений, о чем я рассказываю здесь и в главе 12, но я должен отметить, что социальные силы, благоприятствующие ограничению рынка, всегда присутствуют, как мы видим даже в современных экономиках, например, в результате инсайдерской торговли и когда монополия и олигополия часто делают рыночную конкуренцию несовершенной.
Социальная встроенность ограниченных рынков
Хотя возможность обмана существует в любой форме рыночной торговли, в ситуациях, подобных местным балийским рынкам, обман и другие проблемы сотрудничества, такие как согласование стоимости товаров, сведены к минимуму благодаря некоторому сочетанию небольшого размера популяции потенциальных партнеров по обмену, а также этнической и социальной однородности участников рынка. Эти особенности служат для "встраивания" рыночных сделок в сложившиеся социальные отношения и местные ценности, оказывая давление на поведение сторон, желающих получить выгоду от будущих сделок. Вслед за экономическим социологом Марком Грановеттером, "встроить" товарную сделку - значит придать ей некоторые личные характеристики обмена подарками, поскольку участники сделки связаны семейными узами, участвуют в других видах постоянного социального обмена или известны друг другу по репутации (например, Granovetter 1985). "Клиентелизация рынка" - пример процесса встраивания, когда покупатель стремится вернуться к одному и тому же продавцу, а не искать его среди нескольких продавцов, чтобы сравнить цены и качество товаров. Эта стратегия освобождает покупателя от некоторых затрат на поиск и в то же время оказывает давление на продавца, заставляя его вести себя достойно.
Клиентелизация или другие проявления укорененности сводят к минимуму возможность возникновения проблем с кооператорами, не требуя институциональной системы правил для минимизации неопределенности на рынке. Однако встраивание в рынок влечет за собой экономические издержки, поскольку большинство людей не смогут расширить масштабы своей коммерческой деятельности за пределы узкой географии своего местного рынка. Я проиллюстрирую это, поместив местные балийские рынки в более широкое социальное поле, в котором местная мелкомасштабная и междугородная торговля сильно различаются с точки зрения вовлеченного персонала и материальных и социальных выгод, которые могут быть реализованы. На Бали торговля на дальние расстояния связывала отдельные полисы острова, но, что еще важнее, она также связывала балийские полисы с морской торговлей Юго-Восточной Азии, которая осуществлялась через международные торговые центры на северном побережье Бали. Периодические рынки не играли никакой роли в этих центрах, и вместо этого торговля полностью контролировалась некоторым сочетанием местных балийских правителей и, как описывает Герц (Geertz, 1980: 38-39), "крупных китайских предпринимателей, которым те или иные балийские владыки выдавали коммерческие патенты в обмен на дань деньгами и товарами... [и которые могли] . ...сами становились весьма известными местными фигурами, живя в больших домах, похожих на дворцы... [и которые могли даже] . . приобретали значительное неформальное влияние в качестве тайных советников своих покровителей".
Власть и ограниченные рынки
Власть не часто рассматривается в связи с "совершенными рынками" экономической теории. В концепции совершенного рынка считается, что индивидуализированное поведение каждого участника рынка при покупке и продаже оказывает равное влияние на динамику рынка, например на ценообразование, а обмен происходит независимо от личности участников сделки ("безликие покупатели и продавцы"). Оба предположения нереалистичны в реальном мире рыночного обмена, где такие факторы, как пол и статус, привносят на рынок власть и привилегии. Экономические социологи, однако, были более чувствительны к роли власти, которая выражается в различной способности участников рынка формировать рынки выгодными для себя способами. Дифференциация власти, по сути, обычно ассоциируется у экономических социологов с тем, что я называю ограниченными формами рыночного сотрудничества; как выразились Лорел Смит-Доерр и Уолтер В. Пауэлл, там, где экономические трансакции сильно привязаны к обществу, всегда будут "победители и проигравшие", поскольку некоторые экономические субъекты будут исключены из ценных социальных сетей (Smith-Doerr and Powell 2005: 391). В рассматриваемых здесь случаях экономическая элита будет доминировать в наиболее ценных и потенциально прибыльных торговых схемах, связанных с перемещением товаров на большие расстояния, через экологические разрывы и границы государств, где путешествия для простолюдинов опасны и логистически сложны и где существует возможность обмана в сделках между совершенно незнакомыми людьми. Трудности для простолюдинов усугубляются, когда, как это часто бывает, участники сделки сталкиваются друг с другом как потенциальные враги или социальные неровни. В этом случае человек, вероятно, не может рассчитывать на то, что рыночный судья в неместной обстановке обеспечит постороннему, особенно простолюдину, справедливое решение рыночного спора.
Соединение экономических зон с разной ресурсной обеспеченностью может стать источником прибыли, но простолюдинам, в основном ограниченным локальными рынками, будет сложно работать в таких территориально-расширенных экономиках. Однако правящая элита, скорее всего, обладает "сетевым капиталом", который облегчает торговлю в больших пространственных масштабах и между зонами с разной ресурсообеспеченностью. Крупные масштабы торговли также создают потенциал для асимметрии прибыли, поскольку экономические субъекты, действующие в крупных пространственных масштабах, имеют доступ к информации о факторах спроса и предложения, которой лишены более локализованные участники рынка. Однако с точки зрения сотрудничества ключевое различие между торговлей элиты и простолюдинов заключается в разнице между двумя формами социальной укорененности. В то время как доверительная основа ограниченного местного рыночного обмена заложена в общинной жизни на локальном уровне, в более территориально-расширенном сетевом капитале элиты торговля является естественным выражением ее межполисной деятельности, такой как дипломатия и другие социальные связи за пределами локальных социальных границ, сформированные через общую генеалогию, межбрачные отношения и взаимные дарения; все это может быть источником репутационных символов, которые повышают доверие и создают возможность для коммерческих сделок.
Торговые диаспоры и иностранные торговцы
Пример Бали, приведенный выше, указывает на другую форму встроенности, которая имеет некоторые общие черты с правящей элитой как коммерческими акторами. В этом случае торговля находится в руках предпринимателей, которые способны поддерживать социальные связи на расстоянии и часто сочетают свой сетевой капитал с опытом организации кредитов и заключения контрактов на расстоянии - социальными технологиями, не требующимися в рыночных культурах местного масштаба. Филипп Куртин (1984) называет такую форму ограниченных рынков "торговыми диаспорами". В этих случаях доверительная основа рыночных сделок часто является следствием общей религии или этнической принадлежности ("этнически однородные группы посредников" по Ланде [1981]) и личных связей между членами группы. В качестве примера я привожу исследование Авнера Грейфа (2006: 58-90), посвященное купеческой коалиции магрибинцев XI века в Северной Африке. Грейф показывает, как относительно небольшая группа специализированных еврейских купцов могла сдерживать действия своих удаленных агентов, координируя между собой наказание тех агентов, которые вели себя нечестно. Координация между членами коалиции была возможна, потому что численность населения, не превышающая 300 человек, была близка к пороговому значению
