– Эй, – крикнул он взволнованно, – кто там? – Он осветил темноту, обошел полку, заглянув туда, где ему привиделась фигура. Однако свет его лампы был слишком слаб для того, чтобы осветить все уголки прохода между полками. Тогда кардинал затаился и медленно, стараясь не издавать ни звука, двинулся вперед: – Кто здесь? – снова выкрикнул он, скорее чтобы придать себе смелости, чем в надежде услышать ответ. – Кто здесь? Есть здесь кто-нибудь?
Еллинека охватил страх – чувство, незнакомое ему раньше и пробудившееся теперь из-за необычности, загадочности, непредсказуемости ситуации. Кардинал резко обернулся, осветив место, где только что прошел, и то место, где видел человека. Свет весело затанцевал по папкам, которые отбрасывали длинные тени на стены и потолок. Некоторые тени казались монстрами, тянувшими к нему свои чудовищные щупальца. В этот момент, то ли под воздействием этих видений, то ли из-за духоты помещения, в котором не было окон, кардиналу послышались голоса, сначала неясные, затем один из них стал внятнее:
– Что видишь ты, Иеремия?
И Еллинек, будто так оно и должно было быть, произнес:
– Вижу жезл миндального дерева. А голос продолжил:
– Ты верно видишь; ибо Я бодрствую над словом Моим, чтоб оно скоро исполнилось.
И снова прозвучал незнакомый голос:
– Что видишь ты?
На что кардинал, покачивая головой, ответил:
– Вижу поддуваемый ветром кипящий котел, и лицо его со стороны севера.
И голос сказал:
– От севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли. Я призову все племена царств северных, и придут они, и поставят каждый престол свой при входе в ворота Иерусалима, и вокруг всех стен его, и во всех городах Иудейских. И произнесу над ними суды Мои за все беззакония их, за то, что они оставили Меня и воскуряли фимиам чужеземным богам и поклонялись делам рук своих. И вот, Я поставил тебя ныне укрепленным городом и железным столбом и медною стеною на всей этой земле, против царей Иуды, против князей его, против священников его и против народа земли сей.[103]
Еще вслушиваясь в слова, которые звучали из темноты, кардинал заметил в дальнем уголке комнаты тусклый свет, опасливый луч, направленный в потолок. И он вновь нерешительно спросил:
– Кто здесь? Здесь кто-нибудь есть?
Но уже через мгновение Еллинек закричал от страха: ему показалось, будто тот, кто находился в комнате, дернул его за рукав.
Еллинек посветил в сторону и увидел, что зацепился за фолиант. И когда свет его лампы скользнул по книгам, перед глазами вспыхнули, будто огненное проклятие, слова: «LIBER HIEREMIAS». Книга Иеремии.
Кардинал осенил себя крестом. Вдалеке все еще брезжил свет. С минуту Еллинек размышлял, следует ли ему просто бежать, оставив тайну тайной, и может ли он что-либо изменить, действуя подобным образом. Но затем ему пришло в голову, что это внезапное появление может разрешить всякую неопределенность и причины всех бедствий. Другой человек, быть может, думал точно так же. Еллинек осторожно стал двигаться дальше и наконец приблизился к источнику света. Он притаился за полками, направив свет своей лампы назад: перед ним на полу лежала другая лампа, свет ее был устремлен в потолок. В этот момент в совершенно неожиданном месте раздался шум: дверь в секретный архив захлопнулась, ключ о двух бородках провернулся в замке. Кардинал поднял лампу и направился к двери. Та была заперта. Теперь он знал, что секретный архив намного менее секретен, чем он полагал.
Еллинек отпер дверь, кашлянул, и тут же на пороге возник впустивший его Scrittore.
– Вы кого-нибудь видели? – спросил кардинал, постаравшись задать вопрос спокойным голосом.
– Когда? – переспросил Scrittore.
– Только что.
Scrittore отрицательно покачал головой:
– Последний посетитель ушел два часа назад. Монах из Тевтонской коллегии. Его имя записано в реестре посещений.
– А в секретном архиве?
– Ваше Высокопреосвященство! – возмущенно ответил Scrittore, будто подобная мысль уже сама по себе была кощунственной.
– Вы не слышали, как хлопнула дверь в секретные комнаты?
– Конечно слышал, Ваше Высокопреосвященство, я же знал, что здесь были вы!
– Хорошо, хорошо. – Еллинек поставил лампу на место. – Да, кстати, сколько ламп у вас есть для посещения секретных комнат?
– Две, – ответил Scrittore, – по одной для каждого, кто имеет доступ туда: для Его Святейшества и для вас, Ваше Высокопреосвященство.
– Хорошо, хорошо, – повторил Еллинек. – А когда вы в последний раз видели здесь Его Святейшество или кардинала-государственного секретаря?
– Ваше Высокопреосвященство, это было очень-очень давно. Я даже и не припомню! – говоря это, он нагнулся и поднял с пола пергамент. – Вы что-то потеряли, Ваше Высокопреосвященство!
– Я? – Еллинек посмотрел на пергамент, наверняка зная, что ничего не ронял, затем взял себя в руки: – Давайте его мне, благодарю вас.
Scrittore вежливо поклонился и отошел. Еллинек сел за один из боковых столиков и, убедившись, что за ним никто не наблюдает, развернул пергамент. Это был документ, подписанный Адрианом VI. Видимо, убежавший обронил его в спешке. Кардинал Еллинек с жадностью углубился в чтение послания на латыни: «С болью и печалью мы, Божьей милостью наместник Бога на земле, папа Адриан VI, смотрим на все множащиеся болезни Церкви: как ее головы, так и рядовых членов. Священные вещи ставятся на службу преступным целям и для собственной корысти, заповеди Святой Церкви годны лишь на то, чтобы их преступать. Даже кардиналы и прелаты курии сошли с пути истинного, да, они являют священникам низшего ранга пример греховный вместо благочестивого. По этим и другим причинам, о которых уведомляю в личных посланиях, а также чтобы прекратить крамолу, я произведу церковную реформу…» На этом месте рукопись обрывалась.
Текст был похож на проект буллы, которую папа Адриан VI так никогда и не смог составить, проект, который не был воплощен в жизнь случайно или преднамеренно. Папа Адриан, последний папа-неитальянец за четыре с половиной сотни лет, умер в сентябре 1523 года всего лишь после нескольких месяцев пребывания у власти. Поговаривали, что его отравил личный врач. Еллинек задумался над тем, зачем этот пергамент нужен таинственному посетителю секретного архива. Связан ли этот документ с росписью Сикстинской капеллы, или тут творились вещи, о которых он и вовсе не имел понятия? Он спрятал пергамент в сутане и поднялся.
Кардинал прошел через Sala ai merce, чтобы посмотреть, сделал ли монсеньор следующий ход в их нескончаемом поединке. Это показалось ему наилучшей возможностью подумать, потому что в голове вертелась одна мысль: что же здесь вообще происходит? Кто и что пытается утаить?
