Во вторник днем, 16 апреля, я отправился с доном Хуаном в горы, туда, где рос его дурман. Он велел подождать в машине. Вернулся дон Хуан почти через три часа с завернутым в красную тряпку свертком.
Когда мы поехали назад, он сказал, указывая на сверток, что это его последний дар мне.
Я спросил, не значит ли это, что он больше не будет меня учить. Он объяснил, что имел в виду только то, что у меня теперь есть свое созревшее растение и в его растениях я больше не нуждаюсь.
Вечером мы уселись в его комнате. Он вытащил хорошо обработанную каменную ступку и пестик. Чаша ступки была примерно шесть дюймов в диаметре. Развернув большой сверток, полный мешочков поменьше, он отобрал из них два и положил рядом со мной на циновку; затем добавил к ним еще четыре свертка такого же размера из узла, который мы привезли. Он сказал, что это семена и что я должен растереть их в мелкий порошок. Дон Хуан сам развернул первый мешочек и часть его содержимого отсыпал в ступку. Семена были сухие и круглые, по цвету напоминающие желтую карамель.
Я начал работать пестиком; спустя несколько минут он меня поправил, сказав, что нужно не толочь по дну, а вращать пестиком от одного края к другому, по всему диаметру. Я спросил, что он собирается делать с тем, что получится, но он промолчал.
Первая порция семян оказалась слишком твердой. Чтобы их размолоть, мне понадобилось часа четыре. От позы, в которой я сидел, болела спина. Я лег и хотел тут же уснуть, но дон Хуан открыл следующий мешочек и отсыпал из него в ступку. Эти семена были темнее и слипались между собой. То, что осталось в пакете, напоминало порошок из крохотных круглых темных зерен.
Я хотел перекусить, но дон Хуан сказал, что если я хочу учиться, то должен следовать «правилу». А правило таково, что, узнавая секреты второй порции, я могу лишь выпить немного воды.
В третьем мешочке была горсть живых черных семенных жучков. Содержимое последнего мешочка составляли свежие белые семена, мягкие, как каша, но волокнистые и трудно поддающиеся растиранию в тонкую пасту, как он от меня требовал.
После того как я закончил растирать содержимое четырех мешочков, дон Хуан отмерил две чашки зеленоватой воды, вылил ее в глиняный горшок и поставил горшок на огонь. В закипевшую воду он добавил первую порцию растертых семян. Дон Хуан помешивал в горшке длинной острой щепкой или костью, которую вытащил из своей кожаной сумки. Как только вода вновь закипела, он добавил один за другим все остальные компоненты, следуя той же процедуре. Затем он добавил еще одну чашку зеленоватой воды и оставил смесь на малом огне.
— Теперь очередь за корнем, — сказал дон Хуан и осторожно извлек из свертка, который мы привезли, длинный кусок корня дурмана. Корень был примерно шестнадцати дюймов длиной и толщиной около полутора дюймов.
— Это и есть вторая порция, — сказал дон Хуан и снова отмерил ее сам, поскольку это был пока что его корень. Он сказал, что для следующего моего опыта с «травой дьявола» я сам буду отмерять корень.
Он подтолкнул ко мне ступку, и я принялся толочь корень совершенно так же, как толок первую порцию дон Хуан. Под его руководством я выполнил всю последовательность в том же порядке, и истолченный корень мы оставили на ночь вымачиваться под открытым небом. К тому времени кипевшая в глиняном горшке смесь загустела. Дон Хуан снял горшок с огня, положил его в сетку и подвесил к потолочной балке посреди комнаты.
Утром 17 апреля, около восьми, мы принялись «отмывать» экстракт корня отваром. Вновь был ясный солнечный день, и дон Хуан вновь сказал — это признак того, что «трава дьявола» ко мне благосклонна. По контрасту с тобой, сказал дон Хуан, я только вспоминаю, до чего все было скверно у меня самого.
Процедура промывания экстракта была в точности такой же, какую я наблюдал при изготовлении первой порции. К вечеру, когда мы слили воду в восьмой раз, на дне чашки осталась ложка желтоватой субстанции.
Мы вернулись к нему в комнату, где еще остались два мешочка, которые дон Хуан пока не трогал.
Он открыл один из них, сунул в него руку, а другой рукой обернул края мешочка вокруг запястья. Он, похоже, ухватил что-то, судя по тому, как двигалась его рука в мешке. Внезапно он быстрым движением скинул мешок с руки, вывернув его как перчатку, и поднес руку к моим глазам. В руке была ящерица. Ее голова была от моих глаз всего в нескольких дюймах. С пастью ящерицы было что-то странное. Секунду я смотрел и тут же невольно отпрянул. Пасть была зашита грубыми стежками. Дон Хуан приказал мне взять ящерицу левой рукой и держать покрепче. Я сжал ее; хвост обвился вокруг ладоней. Я почувствовал тошноту. Ладони сразу вспотели.
Он взял последний мешочек и, повторив те же движения, извлек другую ящерицу. У этой были сшиты веки. Ее он велел мне держать в правой руке.
Когда обе ящерицы оказались у меня в руках, я был близок к обмороку. Я почувствовал непреодолимое желание бросить ящериц и бежать отсюда.
— Смотри не задави, — приказал он, и его голос вернул меня к действительности.
Он спросил, что со мной такое. Хотя лицо его оставалось серьезным, было видно, что он с трудом удерживается от смеха. Я хотел было облегчить хватку, но ладони так вспотели, что ящерицы начали выскальзывать. Их острые коготки царапали кожу, вызывая омерзение и тошноту. Я зажмурился и стиснул зубы. Одна из ящериц уже почти выползла мне на запястье; чтобы удрать, ей оставалось только протиснуть голову сквозь пальцы. Я чувствовал непреодолимое физическое отвращение, близкое к отчаянию. Я прорычал сквозь зубы, чтобы он убрал от меня мерзких тварей. У меня начала трястись голова. Он посмотрел на меня с невинным любопытством. Я рычал и топтался как медведь. Наконец он выхватил ящериц, сунул их обратно и принялся хохотать. Я тоже хотел было засмеяться, но желудок у меня свело, и я лег.
Я начал оправдываться, что, мол, все это из-за острых коготков ящериц, царапавших ладони. Он сказал, что существует множество вещей, способных свести с ума, в особенности если у тебя нет решимости, нет устремленности, необходимой для обучения; но если намерение человека непоколебимо, то никакие эмоции не могут быть препятствием, потому что
