женщину в неясном свете фонаря у соседней таверны.
— Куда это вы идете с вещами?
— В гостиницу. Мать надеялась остановиться у своего брата, там, возле копей, но он недавно умер, а его жена вышвырнула нас вон. Мы издалека…
У женщины вырвался возглас удивления, она наклонилась и откинула прикрывавший ее лицо капюшон.
— Матильда! — выговорила она в крайнем изумлении. — Боже мой, это Матильда! Да что же ты здесь делаешь?.. А ты, мальчик, должно быть, Гийом?
— Да. Вы нас знаете?
— Разве мать никогда не говорила тебе о своей кузине Анн-Мари Леусуа?
— Да, конечно, — согласился Гийом, припоминая.
Анн-Мари действительно была в числе людей, о которых Матильда иногда вспоминала с некоторой тоской. Он знал, что они писали друг другу примерно раз в год, и теперь, заметив добрую улыбку на лице двоюродной сестры, понял, чем объяснялась привязанность Матильды.
— Ее надо увести отсюда, — сказала она. — Похоже, она даже не слышит, что ей говорят. Подожди немного!
Матильда и в самом деле по-прежнему не двигалась. Из ее широко раскрытых глаз медленно текли слезы, и она не слышала ни звука. Анн-Мари поднялась, без колебания зашла в таверну и через минуту вышла в сопровождении двух крепких рыбаков:
— Надо отнести ее ко мне! Надеюсь, она ничего себе не сломала…
— Вам можно доверять, Анн-Мари! — согласился один из мужчин. — Она как нельзя кстати попала к вам в руки. Так это та самая дочь Матье Амеля, что уехала к дикарям?..
Постоянная презрительная ссылка на страну, которую он горячо любил, наконец вывела Гийома из себя.
— Мы не дикари! — возразил он. — А Квебек — город, настоящий, большой… куда более красивый, чем эта затерянная дыра! Сразу видно, что вы ничего о нем не знаете!
Тот, к которому мальчик столь яростно обратился, не обиделся, а, наоборот, засмеялся:
— Уж ты-то, конечно, большой знаток, внучок Матье! У того тоже был противный характер. Ладно, не обижайся, мальчуган!
С этими словами он взвалил Матильду к себе на спину, словно это был мешок с мукой, а его приятель захватил вещи.
— У нее, во всяком случае, все цело! — заметил он, поскольку Матильда никак не стала возражать против такого способа переноски.
Через пять минут добрались до дома. Мадемуазель Леусуа (она была старой девой) жила на улице Помье рядом с кузницей братьев Креспен, в крепком одноэтажном доме, построенном из сланца и им же покрытом, отчего в хорошую погоду он сверкал на солнце многочисленными вкраплениями слюды. У нее тоже был сад: его окружала живая изгородь из терна и тамарина и защищал ров.
Небольшая процессия прошла в просторную комнату с красным мощеным полом. Сильный огонь полыхал в камине под котелком, а возле него, словно часовые, стояли лопатка, щипцы и мехи. Всю заднюю часть комнаты занимала большая кровать под балдахином из ситца, на котором были изображены различные фигуры. Два высоких шкафа, украшенные резьбой в форме букетов роз, с медными замочными скважинами, большой сундук, ларь, длинный стол с плетеными стульями, — все было до блеска начищено и составляло убранство комнаты, дополняемое настенными часами с медным маятником, блестевшим в полутьме словно маленькое солнце.
Когда Анн-Мари с помощью головешки зажгла масло в лампе, Гийом увидел на стене пеструю коллекцию весело расписанных тарелок и заметил два ружья, висящих крест-накрест на колпаке над камином, украшенном медными подсвечниками. Около двери был такой же медный сосуд для воды, а под ним две-три пары сабо.
Матильду уложили на кровать: она дрожала всем телом, а сын крепко держал ее за руку. Анн-Мари, отблагодарив добровольных носильщиков стаканчиком яблочной водки, выдворила их в потемки, после чего предложила то же самое лечение Матильде. Оно пошло ей на пользу: Матильда тотчас вышла из транса, в который была погружена, и, узнав свою двоюродную сестру, упала к ней на руки в безудержных рыданиях. Почувствовав облегчение, Гийом оставил женщин и придвинулся к огню, подставив ему спину и ноги. Вес чемодана все еще жег ему ладони, и это было единственное место во всем теле, где он ощущал тепло. Он весь продрог. И проголодался: поднимавшаяся из котелка струйка пара щекотала ему ноздри, заставив чихнуть несколько раз подряд, и хозяйка тотчас всполошилась.
— Уж не простудился ли ты, мальчик? Сними-ка все эти мокрые тряпки: от тебя дым идет, как из трубы…
В один миг она освободила его от промокшей одежды, развесила ее сушиться на двух стульях, укутала его длинное худое тело в шерстяную шаль, завязав концы, сунула его посиневшие ноги в устланные соломой сабо, усадила его за стол и начала накрывать, не переставая разглядывать своего гостя:
— В кого это у тебя такая красная грива? Прямо как морковка!
— В отца. Вам помочь?
Она тепло улыбнулась, и тотчас засияло ее лицо, лишенное красоты, но отнюдь не характера. Анн-Мари было лет сорок, у нее был крупный нос с горбинкой, как у Людовика XIV, под ним — изогнутый рот с белыми ровными зубами. Она была высокой и крепкой и обладала особым естественным величием, которому ее улыбка или движение нервных рук вдруг придавали неожиданную фацию.
— Нет, — сказала она, — но очень приятно, что ты предложил свою помощь. Сейчас будем ужинать. Сначала я подам твоей матери…
Но Матильда уже вполне пришла в себя, поднялась с кровати и вместе с ними присела к столу.
— Всю дорогу, — прошептала она с извиняющейся улыбкой, — я мечтала об этих минутах: сесть у жаркого огня, среди своих, с миской супа в руках…
— Итак, объясни мне, почему, когда Селестен рассказал тебе о том, что случилось с бедным Огюстом, ты не пришла прямо ко мне? — спросила мадемуазель Леусуа, нарезая хлеб толстыми ломтями.
— В последнем письме, еще в прошлом году, ты сообщила, что собираешься пожить некоторое время в Шербурге и ухаживать там за своим престарелым дядей Себастьеном, чтобы не отправлять его в приют. Когда мы сегодня проезжали мимо, огня в твоем доме не было. Я решила, что ты еще не вернулась.
— Я возвратилась полгода назад, радуясь, что смогла скрасить последние минуты бедного дядюшки. И еще мне было приятно вернуться потому, что ведь здесь я всегда кому-нибудь нужна. А сегодня вечером помогала Мари Валет, она родила мальчика, правда, его отцу едва ли будет приятно об этом узнать: больше двух лет он находится в плавании на корабле Индийской компании…
— Известно, кто отец?
— Один солдат из Ла Уг. Но нам не следовало говорить об этом при мальчике…
По правде, из всего разговора Гийома заинтересовал лишь один момент: кузина лечила людей, как
