ведь понимаю, что это ревность! Как понимаю и то, что у меня на нее нет никаких, сука, прав.
В старый новый год, устав с собой бороться, я, пользуясь служебным положением, отписываю на Рожкова кучу материалов, а сам пораньше выдвигаюсь домой. Так себе методы? Ну… Никто и не говорил, что я буду играть честно.
В доме тихо. Только в трубе гудит ветер. Вера, сложив по-турецки ноги, сидит у камина. Детей не видать. Чтобы ее не спугнуть, легонько постукиваю костяшками по стене. Вера поднимает глаза. Вскакивает, смущенно вытирая мокрые щеки.
– Здравствуйте, Ефрем Харитоныч. А мы вас не ждали так рано.
– Праздник ведь, – веду плечом и в лоб интересуюсь: – Что у тебя случилось?
– Ничего!
– Ты плачешь.
– А, это. Извините, я родителей вспомнила. Папа любил развести огонь. Я уже собиралась уходить, – резко меняет тему.
– Спешишь куда-то? Только три часа.
Вера замирает, недоуменно на меня глядя. Ну да. Только три. И что? Какое тебе дело? Наверное, так она думает. Покуда я, олень, стою, выискивая поводы, чтоб ее задержать возле себя подольше.
– Эм… Нет. То есть у меня есть еще пару часов до того, как придет время забрать Юльку из сада. А что?
На ее «А что?» ответа у меня нет. Поэтому я подхватываю другую тему в надежде, что она не станет заострять внимания на предыдущей:
– О, сад уже работает?
– С восьмого числа.
Недоумения в голосе Веры становится чем дальше, тем больше. Небось, гадает, что происходит. И я бы ей объяснил, если бы сам это понимал!
Отворачиваюсь к шкафчику, где у меня бутылка вина припрятана.
– Выпьешь со мной за праздник? Одному как-то… – не обернувшись, пожимаю плечами. Черт, до чего же это жалко звучит!
– Если только немного. – Недоумение сменяется растерянностью. – Давайте я вам обед накрою. Кстати, вы так и не отписались мне о своих предпочтениях в еде, а тем временем моя фантазия почти иссякла, – заканчивает со смешком.
– Руки не доходят. На работе завал.
– Да, я в курсе. Меня муж предупредил, что его сегодня, похоже, ждать не стоит.
Резко оборачиваюсь. Вера стоит, нервно комкая в руках край футболки. И в глазах ее – отражение моих собственных чувств как будто. Неспроста она Рожкова упомянула. Ой, неспроста. Тянет ее ко мне, а она сопротивляется. А она раз за разом напоминает себе, что замужем. Что нельзя ей поддаваться наваждению, никак нельзя.
Или же я вообще ни хрена не понимаю!
Сглотнув, разливаю дрогнувшей рукой вино по бокалам. За спиной звенит посуда – Вера, спохватившись, раскладывает, как и обещала, еду по тарелкам.
– Что касается меню, то я всеядный. Мне нравится все, что ты готовишь. Максу тоже.
– Наверное, надо его позвать? – старается держать лицо, но я вижу ее волнение.
– Он не обедал?
– Обедал.
– Ну и какой смысл тогда его дергать? – протягиваю Вере бокал. Она, замешкавшись на секунду, его забирает. Наши пальцы соприкасаются. Ее немного дрожат… – Себе чего не положила?
– С-сейчас. Это мясо по-французски. Мой папа очень любил это блюдо. Мама готовила его на все праздники. Очень вкусно, но, думаю, от настоящей французской кухни тут ничего нет.
– Сочувствую. Жаль, что они погибли.
– Откуда вы знаете? – зависает, не донеся вилку до рта. Блин, ну как я так прокололся, а? Приходится импровизировать по ходу:
– Я выборочно поднимал некоторые дела, чтобы понимать, как здесь велась работа до моего назначения. Их случайно попалось мне среди прочих.
– Надо же. Я даже не знала, что было какое-то дело.
– По факту смертельного ДТП оно заводится обязательно.
– М-м-м. Там же просто тормоза отказали, я думала… Простите, не хочу вспоминать. Мои родители были чудесными людьми. Мне их очень не хватает.
– Я так понимаю, они погибли совсем молодыми? Даже на пенсию не успели выйти? – отпиваю из своего бокала, а сам внимательно за ней слежу. Лицо Веры становится задумчиво-светлым:
– О, да. Мама с папой всю жизнь проработали в лесничестве. В детстве я частенько болталась с ними по самым дальним заставам. Было прикольно. Иногда мне не верится, что их нет. Такой пустяк… тормоза! И ведь папа с Костиком накануне как раз что-то там подкручивали.
Папа с Костиком? Интересно. Опер во мне становится в стойку. Хотя я, конечно, допускаю, что могу перегибать. Искать подвох там, где его нет, лишь бы только прижать к ногтю этого гада. В надежде обелить нас с Верой. Все же мне тоже нелегко от мысли, что я в чужую семью полез.
– Странно, что муж ничего тебе не сказал.
– По поводу чего?
– По поводу дела. Он-то наверняка был в курсе.
– А… Ну… – Вера рассеянно теребит узелок на льняной скатерти. – Скорее всего, Костик не хотел меня лишний раз беспокоить. Я тогда и так была как оголенный нерв. Даже молоко пропало.
Молоко? Мои брови взлетают вверх до того, как я успеваю сообразить, о чем она. Вера вспыхивает, утыкается взглядом в тарелку. Эм… Ясно. Молоко. Перед глазами невольно вырисовывается контур ее молочной груди, и я трясу головой, мысленным пинком по яйцам заставляя себя вернуться с небес на землю.
О том, что Рожков ремонтировал машину вместе с тестем, в деле не было ни полслова. И это может вообще ничего не значить, но с таким же успехом может менять все расклады полностью. Хороший лесник не мог не заметить масштабов незаконной вырубки леса. Но так же он не мог не понимать, что в одиночку не справится с этой проблемой.
Пытаюсь представить, как бы я действовал на месте Вериного отца. Пошел бы за консультацией к зятю-менту? Если он ему доверял, то это было бы довольно логично.
Живущая во мне ищейка ведет носом в надежде уловить след.
Мог ли Костик быть причастен к гибели тестя и тещи? На первый взгляд, кишка у него тонка, но я могу и ошибаться. В состоянии стресса люди по-разному себя проявляют.
В голове раскручивается сразу несколько версий. Их спустя столько лет не проверить, однако сам факт…
– Хотите страшную тайну? – озорно сверкает глазами Вера, стряхивая ресницами с глаз поволоку грусти.
– А хочу! – подхватив ее хорошее настроение, откидываюсь на стуле.
– Мое имя… Я же ВерОника, вы в курсе?
– Угу.
