было крайне грубо и – что куда важнее! – не очень-то остроумно.
– Так, Уилл, я передумала; оставь себе это сокровище! – в итоге заявила она, прежде чем быстрым шагом направиться к лестнице.
Разумеется, сокровище тут же возмутилось – «Свалить надумала?! Эй! Плохая, плохая фея! Никуда ты без меня не пойдешь!» – и чуть не бегом помчалось следом.
Как и предполагалось.
Уилл лишь издевательски посмеивался, созерцая это цирковое представление.
«Веселитесь, лорд Шелкопряд? – мстительно подумала Мэйр, краем уха слушая, как белобрысый поганец тоном пай-мальчика заверяет, что он, так уж и быть, пока что согласен на отдельное койко-место. – Я позже повеселюсь: это же не мне ночевать с лордом-канцлером и миловаться с Киарой поутру».
Смешки резко стихли. Мэйр полюбовалась на негодующую физиономию Фалько, а затем, весьма довольная, продолжила путь наверх. Себастьян нагнал ее и теперь шел рядом, ухватив за руку цепкими пальцами. Видимо, чтобы точно никуда не сбежала.
* * *
Монстр стих и снова спрятался в глубине сознания: Себастьян понял это, едва открыл глаза. Он лежал на мягком диване, укрытый пледом, и не сразу вспомнил, как здесь оказался и где вообще это «здесь».
Лучше бы и не вспоминал. Стоило только вернуть мозгам ясность, как перед глазами тут же встали воспоминания о том, что он творил. Точнее, что творил его монстр. Потому что у самого Себастьяна не хватило бы наглости клеиться к Мэйр, трогать ее так откровенно и нести всю ту околесицу. Что интересно, четыре трупа в камере, два из которых – его вина, волновали не так сильно. Они были врагами, это чувствовалось в воздухе; даже в их мысли необязательно было лезть, чтобы захотеть жестоко и кроваво убить.
Как и Грегора Нэльтана – просто за один факт его существования.
И это ужаснее всего. Если прежде кровожадность была целиком и полностью прерогативой монстра, то теперь желание свернуть ублюдку шею было его собственным. Даже сейчас, когда Нэльтана не было рядом – достаточно вспомнить, что именно он хотел от Мэйр, как… Как хотелось выпустить монстра снова, разнести весь гребаный Иленгард к такой-то матери, а труп архимага подвесить на центральной площади в назидание другим.
«Это ненормально», – проговорил Себастьян про себя. Монстр попытался возразить, но был быстро заткнут – хватит ему владеть телом, и так повеселился всласть.
Себастьян сел, с силой растирая лицо. Нужно прийти в себя, перестать грезить о Мэйр в своих руках, о нормальной жизни для себя, о домике в уютном месте. Все это не для него, не для чудовища, которое так и жаждет чьей-нибудь смерти. Его удел – лачуга посреди чащобы, с колючим кустарником вокруг, чтобы ни в чем не повинные люди больше не совались к нему.
Он с любопытством огляделся: кажется, уложили его в гостиной. Жилище волшебной феи неуловимо напоминало саму фею; все вокруг было таким же хрупко-легким, обстановка изысканной и самую чуточку вычурной. И волшебной, разумеется. Огромное эркерное окно – Себастьян такое только в книжках видал, – в залитую солнцем нишу втиснут еще один диванчик, на нем целая куча вышитых подушек; обои причудливо переливались, точно изморозь на стекле. У противоположной стены выстроились полки темного дерева, сверху донизу забитые книгами; отвести глаза от эдакого раздолья (и вспомнить, что ему вообще-то пора идти) удалось с большим трудом.
Взгляд упал на изящный чайный столик, на котором красовалась большая ваза с фруктами, и Себастьян вмиг ощутил, что готов сожрать оленя. Целиком. Даже сырым. Но придется потерпеть – оставаться в доме Мэйр нельзя, а на оленя придется поохотиться. Однако, чтобы охотиться на кого-либо, надо еще раздобыть лук или хотя бы какой-никакой нож – на животных его сила не действует.
Шум, говоривший о присутствии в доме кого-то еще, раздавался откуда-то сбоку; оттуда же доносились манящие запахи жареного мяса и свежего хлеба. Значит, о ноже придется забыть – Себастьян не питал ложных надежд. Один взгляд Мэйр, взмах ее пушистых ресниц и робкая улыбка – и он лично привяжет себя к ножке ближайшего стула. Ну или вон перила у лестницы какие красивые. А уходить надо, ведь рано или поздно монстр проснется вновь – и нет никакой гарантии, что не останется вместо него навсегда. Подобного допустить никак нельзя. Мэйр должна быть в безопасности, а значит, как можно дальше от Себастьяна со всеми голосами в его голове и поехавшей магией.
Одно из окон за множеством тончайших занавесей было чуть приоткрыто; с улицы тянуло прохладой и свежестью; отчетливо и так знакомо пели птицы да шумела листва, наверняка уже чуть тронутая осенней желтизной.
«То, что надо», – решил Себастьян. Деревья, зверушки и никаких волшебных феек вокруг – самое оно для полоумного менталиста, неспособного контролировать себя.
Неподалеку от окна нашлась и дверь, тяжелая и крепкая даже с виду. Без всяких оповещалок, по крайней мере изнутри, без сложной сети охранных заклинаний. Себастьян, ступая как можно тише, в несколько шагов добрался до нее.
И замер, едва коснувшись резной ручки. Мысль, что свою целительницу он больше не увидит, отдалась внутри глухой болью. Так лучше для них обоих, да только от этого не легче ни на гран. Если ему доведется видеть сны, ближайший год в них будут колдовские глаза, сияющая улыбка и трогательно узкие запястья.
«Так лучше», – повторил Себастьян, прикрыл глаза на секунду и решительно потянул ручку.
– Ну и далеко ты собрался? – послышался за спиной ровный, чуть тягучий голос.
– Далеко, – обернувшись, коротко отозвался он. Хотел этим и ограничиться, но не смог. – Так надо, Мэйр, пойми.
– Эта затея обречена на провал, – невозмутимо сообщила Мэйр, забросив на плечо полотенце, которое до этого нервно комкала в руках. – Предлагаю тебе по-хорошему уняться и сесть завтракать. Иначе придется по-плохому – а я уже говорила, что не люблю насилия.
От этого отстраненного тона снова кольнуло внутри. Себастьян неосознанно скользнул в чужие мысли, но вместо холода и злости увидел только печаль и обиду.
– Зато я люблю, – с трудом заставил себя произнести Себастьян. – Он любит. Те люди… я убил их. Без сожалений и сомнений. Мне лучше уйти, Мэйр… Я принесу в твой дом только беду.
Мэйр тяжко вздохнула и покачала головой. Нервно заправила за ухо прядь волос, что на свету отливали не то зеленью, не то лазурью – как воронье крыло.
– Иногда я очень хорошо понимаю, почему Киара ведет себя как распоследняя сука, – сокрушенно пробормотала она себе под нос – а затем скрестила руки на груди и хмуро продолжила: – С вами по-другому никак…
