а потом запустить ее в нужный момент – а вот этого ни один, даже самый опытный пилот, никогда в жизни проделать не сможет. Потому что ракета летит ровно три секунды, а потом взрывается – и нам нужно, чтобы ракета взорвалась на расстоянии до двадцати, максимум до тридцати пяти метров перед целью. И вот чтобы пуск ракеты произошел в нужный момент, причем с точностью буквально до десятой доли секунды, вся эта приблуда и придумана. А весь математический аппарат работы этого электронного интегратора, который на основании данных с бортового радара, измерителя скорости самого самолета и еще получаемых с некоторых датчиков ракету в нужный момент запускает, разработала Дора Васильевна. Лично разработала, при помощи, конечно, математиков с возглавляемой ею тогда кафедры. А без ее разработки даже самые лучшие радиоинженеры просто не поняли бы, что им делать-то нужно!
– Старуха, ты уже всем надоела с твоими просьбами кого-то сильно наградить. А в данном случае я вообще морального права не имею ее выдвигать на орден, И, кстати, Валентин тоже: у меня она Сережке в математике помогала, Валентина вообще лично учила… и, хотя ты здесь абсолютно права… слушай, а как ты сделала так, что ракета… все ракеты летят ровно с одной и той же скоростью на одно и то же расстояние?
– Вот это-то сделать было вовсе не сложно: тут все завязано на стабильность технологии изготовления пороховых зарядов, ну и на состав пороха. В Лесогорске химики-то и технологи от бога…
– Ну да, ты же их всех учила, почему бы им такими не стать раз их богиня химии готовила… Я о другом: могу пообещать, что после первого же боевого применения твоих ракет…
– Не моих, а ракет Синицкинского завода!
– После первого боевого применения Синицкинских ракет – съела? – так вот, если они покажут эффективность хотя бы в пятьдесят процентов, то представление сделает… ну, скажем, товарищ Ворошилов. Или товарищ Сталин – и вот тогда твоя Дора Васильевна, несмотря на то, что она австрийская баронесса, орден Ленина точно получит. А за задержку с награждением я перед ней лично извинюсь, сам в Новосибирск специально для этого съезжу.
– Награждать-то ее всяко в Кремле будут, можно и тут извиниться…
– Тут – это будет извинение формальное, а если я приеду к ней, то она поймет, что извиняюсь я искренне.
– Вам виднее, так что спорить не буду…
Поздним вечером третьего марта сорокового года товарищ Сталин, еще раз прочитав лежащую перед ним бумагу, немного поморщился и сказал сидящему перед ним товарищу Берии:
– Это я подписывать не буду, иди и переписывай всё.
– Это почему же? Ведь ракеты себя так показали…
– Вот именно, показали. Ты Старухе что наобещал? Что за пятьдесят процентов попаданий орден этой баронессе обеспечишь?
– А что, по-твоему, она не заслужила? Да и баронесса она такая, не всерьез.
– А по-твоему она орден заслужила? Эти истребители выпустили всего сто шестьдесят ракет, а сбили, причем именно ракетами сбили, больше полутора сотен вражеских бомбардировщиков. Ну, не все сразу сбили, но повредили так, что их потом и добивать почти не пришлось. Столько долетевшим И-14 самолетов они оставили?
– Примерно полсотни, так что зачистили их полностью – хотя, боюсь, нам теперь с турками придется долго некоторые вопросы улаживать. Там же большинство вражеских машин в Турции свалились и турки нам не поверят, что мы их над своей территорией сбивали, а они просто так долго и далеко падали…
– Вот этим вопросом Вячеслав уже занимается, а Доре Васильевне за такую эффективность работы наших самолетов – Старуха же несколько раз повторяла, что это все именно ее заслуга – не стыдно и Героя Социалистического труда присвоить. Есть возражения? Вот иди и переписывай, завтра до обеда постановление примем. До полудня примем и в полдень по Всесоюзному радио о награждении и объявим. Пусть твои заодно и Левитану объявление подготовят… правильное.
Побороть волнение Косте Коккинаки помогла мысль о том, что брат ему обзавидуется, и он, об этом подумав, дальше вел первую эскадрилью подчиненного ему полка совершенно спокойно. Первая эскадрилья, как раз и «посаженная» на новейшие реактивные машины, к цели шла так же, как и взлетала с аэродрома: парами, с интервалом в тридцать секунд. А идти именно к цели очень сильно помогали парни с радиолокационной станции, которые «видели» и цель, и советские самолеты. Поэтому и сам Константин цель увидел точно по курсу своего полета – а все остальное было уже отработано до автоматизма.
Сначала – выбрать в куче самолетов основную цель. Цели – для себя и для ведомого. Навести машину на цель – ну, это-то было просто, ведь и для стрельбы из пулеметов нужно было то же самое делать. И тут очень помогло то, что враги летели очень кучно, ровными группами – такое построение очень помогает при отбитии атак обычных истребителей, но сейчас картина выглядела совершенно иначе. Насколько знал Константин, у британцев в боевых уставах предписывалось открывать стрельбу при приближении противника на расстояние в районе полукилометра, даже меньше – а советские летчики стрелять собирались уже с километра, так что им вообще никто не мешал.
Сидящий в задней кабине оператор вооружения подтвердил захват цели радаром, и теперь требовалось лишь удерживать нужный вражеский самолет в центре прицельной рамки – а когда по команде автоматики ракеты сошли, эта самая автоматика сама направила истребитель в крутой вираж. Направление виража пилот сам задавал перед началом атаки – и первая машина резко ушла влево. А спустя секунду – туда же свалилась и вторая.
Десять, ну двадцать секунд потребовалось на перестроение и выбор новой цели – и все повторилось сначала. Но Костя с удовлетворением заметил, что после первого залпа его пары у противника вывалилось сразу шесть машин: все же почти двадцать килограммов стальной шрапнели создают в воздухе очень широкое облако, захватывающее при таком плотном построении по несколько самолетов одновременно. Ну а на третьем заходе он уже и посчитать не смог, сколько врагов уже падало на землю: работать по врагу начала и вторая пара советских истребителей.
Пять пар самолетов, тридцать пар ракет, четыре с половиной минуты боя… В эскадрилье полковника Коккинаки вообще-то было
