бок и снова спокойно засыпает. А я не могу, мне слишком страшно. Зверь шуршит там, возится, изредка доносится его глухое рычание. Мне кажется, что он грызет деревянные столбы и скоро опоры рухнут, он ворвется сюда и нас обоих спящих и сожрет.
Вскоре усталость берет свое и я засыпаю. Всё что происходит дальше кажется полнейшим бредом, скорее всего я вижу сон.
Я слышу вой, сначала вдалеке, а потом всё ближе и ближе, и как будто с разных сторон, то там, то сям. Словно одни подают какие-то знаки, а другие отвечают им. Вскоре снизу доносится ещё яростное рычание уже не одного зверя, а нескольких. Они словно собрались на сходку в этом месте. Топчутся, бросаются друг на друга, возятся в сухой листве, время от времени врезаясь в столбы, избушка качается под их напором. Меня охватывает огромное желание встать, забраться на что-нибудь повыше и выглянуть в окошко, посмотреть, что там за звери такие. Я пытаюсь сползти с кровати, но мне не хватает силы воли подняться. Я просто лежу и смотрю на это окошечко. Вижу сочащийся лунный свет или мне снится, что я его вижу.
Вдруг затмевая его появляется огромный черный ворон, он занимает весь оконный проем, с трудом пробираясь внутрь. Мне даже кажется, что он не сможет пролезть, настолько он большущий, но он всё же втискивается. От страха мне хочется закричать, но тело не слушается меня, всё словно онемело, мышцы отключились, а голову заволокло туманом.
Он влетает в избушку расправляя свои гигантские крылья, меня обдает ветром, я вздрагиваю, жмусь, не в силах пошевелиться. Сделав круг, насколько это было возможно при его весьма крупных размерах, он уходит вниз и тут же превращается в кого-то очень косматого, сбрасывает с плеч огромный мешок. Он стоит ко мне спиной, большой, сутулый, от него пахнет зверем, он поворачивается, и я вижу, что это человек, обернутый в шкуру с перьями.
Оборотень, или кто он там, не обращает никакого внимание на нас, словно ему всё равно, будто это обычное дело, заходят на ночь какие-то люди и дрыхнут в его постельке.
Дрожь пробивает всё мое тело, мне хочется зарыться поглубже в сухую траву, чтобы полуворон-получеловек меня не заметил. Но шуршание тут же выдаст меня, поэтому замираю и лежу, гляжу, размышляю. Возможно это какой-то лесной колдун-отшельник. Рассматриваю его. Он стар, всё лицо изрезано глубокими морщинами, седые волосы волнистыми прядями спадают на плечи, в них торчат пух и перья. У него длинный острый нос и выпуклые глаза, но зрачков не различить — всё чернехонько.
Хромая, словно ему непривычно и больно ходить на человеческих ногах, он ковыляет до печи и дует в очаг. Зола разлетается во все стороны и внутри печи разгораются угли, красными огоньками они сверкают во тьме, бросая на лицо отшельника и на бревенчатые стены алые отсветы. Откуда ни возьмись, словно по волшебству, в очаге появляется котел. Возможно он стоял в глубине печи, а мы в темноте и не заметили, да особо мы туда и не заглядывали.
Вода довольно быстро закипает в его котелке, валит пар, он подтаскивает поближе мешок, который притащил с собой, развязывает и я вижу, как он достает оттуда черепа. Белые человеческие черепа, тщательно отчищенные от плоти. Он поочередно бросает их в свой котел и пар вдруг начинает виться совсем по-иному, словно извивается и заплетается в косу. И эта зыбкая коса вьется лентой по кругу, всё расширяясь и расширяясь, занимая почти всё пространство вокруг.
Вдруг поддергивается рябь внутри этого круга и наконец проясняется картинка — там город, мой город. Не тот в котором я учусь в университете, а другой, родной, в котором я жила, когда ходила в школу, в котором осталась моя семья. Вон центральный проспект, а рядом сквер со старыми липами, а за ним моя школа. Всё такое знакомое, близкое, родное, что у меня наворачиваются слезы. Я вижу, как едет трясущийся троллейбус, сверкая в темноте электрическим светом; вижу людей, неспешно прогуливающихся по проспекту. На уличном табло сверкает дата: 02.10. Вздрагиваю, октябрь? как такое может быть? Подсчитываю в уме. Мы приехали в 21-го сентября, Олесина свадьба была 23-го, как раз в Радогощь, то есть вчера. Сегодня должно быть 24-е сентября, ну никак не могло быть 2-е октября, ну не девять же дней мы бродили с Игорем по лесу?
Вдруг среди толпы я узнаю своих родителей… мама в темно-бордовой вязанной шапке со цветочком сбоку и папа в удлиненной светлой куртке со множеством карманов. Идут печальные, склонив голову. Но как это вообще возможно?
Дымчатый круг оседает ниже, приближается почти вплотную к отшельнику, тот делает шаг, вступает за его пределы и вдруг оказывается в городе. Я вижу, как он идет по тротуару в длинном черном плаще, ветер развивает его седые волосы, и никто не обращает на него внимание, никому нет дела, как он тут оказался.
Тоже хочу туда! Я безумно хочу домой! Всё просто — нужно попасть в этот круг, и я окажусь дома, только шаг и враз закончится весь этот ужас!
В один миг соскакиваю с кровати, напрочь забываю и про свой рюкзак, и про Игоря, который останется здесь один — проснется, а меня нет, и сломя голову бросаюсь в призрачный круг… но в тот же самый момент всё схлопывается, картинка исчезает и наступает полная темнота. Ничего не ощущаю: стою ли я, лежу ли я, плыву ли я… и есть ли я?
Просыпаюсь от звука голоса Игоря.
— Дарина, вставай! — кричит он.
Потираю глаза и с трудом разлепляю веки. Поднимаюсь, сажусь на кровати, опускаю ноги на пол, с тоской оглядываю избушку. Спасение было так близко, но скорее всего это был просто сон. Вон и на печи нет никакого котелка, всё мне просто привиделось.
— Подымайся давай побыстрее, — ворчит Игорь. — Завтракаем и в путь, а то снова нас застанет ночь в лесу. Вряд ли нам опять повезет отыскать избушку на курьих ножках, — усмехается он.
Его последние слова побуждают меня поторопиться. Зеваю, потягиваюсь и встаю. Достаем еду и питье. На каждого приходится по одному холодному, уже черствому пирожку.
— Сколько примерно километров до моста ты видела на карте? — спрашивает меня Игорь.
— Не знаю, там была просто карта местности, — я пожимаю плечами.
Отхожу к печке и сажусь на приступочку. Мне кажется, что тут как-то теплее. Провожу рукой и ощущаю, что от угольков под золой до сих пор
