чего рожа такая кривая? – возразил Пахом. – Какой дурак с таким выражением наниматься пойдёт?
– Тоже верно. Слушай, может господам из Земельного банка показалось, что я им мало денег заплатил?
– Да щас! – рассердился Пахом. – Такие деньжищи! Втрое ведь против выданного взяли, кабы не больше! Пусть попробуют только, бумага об отказе от претензий у нас на руках, мы ежели что...
Что «ежели» я снова не успел послушать (честно говоря, как-то вот эта тенденция начала меня немножко напрягать). В дверь постучали, и из прихожей раздался голос Фёдора:
– Ваша светлость, вы позволите войти?
– Иди сюда уж, не кричи из сеней-то!
Он прошёл в горницу:
– Ваша светлость, прибыл нарочный из государева суда по иску от бояр Салтыковых, – в этом месте Кузя, сидящий малым мечиком на лацкане пиджака, слегка дрогнул, но я мысленно велел ему: «Не возникай!» – Настаивает на встрече с вашим юристом либо иным особым представителем. Выставить его мы не имеем права, а лично принять я не осмелился. Поиски юриста вчера запущены, но кандидата пока нет, поэтому...
Я окинул взглядом горницу. Нет, к Пахому приглашать этого писаку не стану.
– Веди его в беседку, пусть подождёт, немного спустя выйду.
Я наскоро допил чай, слегка щёлкнул Стешку по носу и положил перед ней затесавшийся в кармане полтинник:
– Проголодаешься в гимназии – пирожок купи или мороженое.
– Да я уж выдал, на обед-то! – строго сказал Пахом.
– Выдал – и выдал, молодец. А вдруг мой лекарь два раза проголодается? Нам в клане Пожарских люди крепкие нужны.
Пахом хмыкнул, а Стешка радостно спрятала монетку в кармашек форменного фартучка.
Разговор с нарочным вышел короткий. Всего-то принять извещение о поступившей жалобе и начале расследования. Расписаться в получении.
Я вернулся во флигель, сломал скрепляющую конверт печать (слабенько отсвечивающую магическим фоном).
– Ну что? – тревожно спросил Пахом.
– Да всё то же. Так я и думал, что Мишка Салтыков побоится меня на Арену вызывать.
– Прям уж побоится?
Я усмехнулся:
– А ну, что будет с тем, кто последнего Пожарского убьёт?
– А обязательно убивать? – испуганно пискнула Стешка.
– Нет. Но я бы обязательно условие поставил: биться до смерти. И тогда либо я его убью, либо он убьёт меня – и тем самым весь свой род на смерть обречёт. Салтыков такую вероятность видит и именно её боится. Поэтому побежал судиться.
– Отберут меч-то! – горько посетовал Пахом.
– Ну, это ещё бабка надвое сказала. Верь в меня, дядька. Придёт юрист – приглядись. Коли понравится, проси меня дождаться.
АКАДЕМИЯ
Из ворот мы вышли в разные стороны. Стешка с дедом – налево, я с мечом – направо. Стоило нам завернуть за угол, Кузьма принял человеческий вид.
– Кузька, ты знаешь, я не люблю, когда ты таким белобрысым проявляешься.
– Извини, пап, – Кузя тряхнул головой, становясь умеренно-русым. – К остальному претензий нет?
Я придирчиво окинул его взглядом. Выряжен почти как я, только костюм не в тонкую серую клетку, а серо-стальной. Голубая рубашка, тёмный галстук, туфли лаком блестят. Выпендрёжник!
– Нормально, – оценил я.
– А когда ты меня своим домашним представишь?
– Когда ты отвыкнешь меня прилюдно папой называть. Вопросы ведь у них возникнут.
Кузя аж остановился:
– Верно! А как быть?!
– Как-как... каком кверху... Не придумал я. Дмитрий Михалычем хоть зови. А если папой – то не вслух.
– Понял! Ух ты, глянь, какие девочки!
«Ух ты» попались ещё множество раз. Вузов в столице несколько, девицы по нынешней моде все учёными хотят быть, так что к положенному времени город наводнился прихорошившимися барышнями. Как же, каникулы прошли, надо всех поразить неземной красотой, особенно подружек, и девчонки старались как могли. Кузя без зазрения совести крутил головой и комментировал глазки, ножки, декольте – а чего, дескать, не комментировать, раз на показ выставлено? Спасибо, хоть делал это негромко.
А во дворе Академии раскинулся целый цветник. Девчонки кучковались по клумбам – тьфу, по группам! – должно быть, разобравшись по факультетам или ещё как.
– Зацени! – восторженно пробормотал Кузя. – Вот это я понимаю: девицы – высший класс!
И тут нам в спину заорали:
– А ну-ка стой!
Если совсем честно, я не сразу сообразил, что обращаются к нам. От стайки первокурсниц, которую мы с Кузьмой обошли, к нам бросилась яркая, смутно знакомая, девица.
– Стоять, кому говорю!
Я коротко склонил голову.
– Это ты мне?
– Да кому ты нужен вообще! – вот это поворот...
– Кузьма, это так понимаю к тебе?
Кузя явно мялся. Чего это он?
– Папаня, тут такое дело...
Но девица не дала ему и слова сказать.
– Ты! Мерзавец! Как ты, мразь, пролез в наш родовой арсенал? Ты?! – она ткнула в Кузю.
– Дмитрий, я ... это...
– Разбирайся. Позже расскажешь...
И пошёл к парадному входу в Академию. А позади разгорался скандал. Чувствую, первый учебный день удался, ещё не начавшись.
САЛТЫКОВА. НАКОНЕЦ-ТО ЛЮДИ!
Из боярского лимузина Настя вылезала, задрав нос. Положение обязывает. Только на душе скребли не кошки даже, а рыси. Папенькина ярость так её напугала, что в момент экзекуции Настя позорно описалась. И это ещё хорошо. Папенька, увидев это, слегка остыл. Но наказание всё равно не урезал. Сидеть ей на домашнем аресте как бы не полгода, до зимних праздников. И лишили всего. Единственная возможность людей увидеть – выезд в академию, тут уж с прежним пафосом, в лимузине и с охраной.
Подружки, конечно, заметили её отсутствие на тусовках. Хуже того – её отсутствие на связи. Полное отсутствие, потому что после звонка в «Последний шанс» папенька велел и простой телефон в её комнатах отключить, не только магофон отобрать.
Настя заготовила легенду о деловой поездке в родовые имения, в Сибирь, и даже вообще в Тикси. Дескать, папа оценил её хватку и экономические способности, планирует дать в семейном деле самостоятельное задание. Поэтому, мол, и связи не было – из такой-то дали. Да и некогда было звонить, попусту трепаться. Столько дел, столько дел! Планы, совещания... А теперь вот – вернулась, и сразу на учёбу.
Врать про это
