– А вот ваш командир, генерал-майор Алавердов, будет представлен к высшей награде, с вручением в Кремле.
Я на это улыбнулся и кивнул своему командиру. Заслужил. Нет, честно: палки в колёса не ставил, внимательно выслушивал, анализировал, я им был доволен.
Началось награждение. Все парни получили орден Красной Звезды, я подозреваю, что других орденов тут и не было. Наконец очередь дошла до меня.
– Наш юный товарищ проявил смекалку и отвагу в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Не являясь военнослужащим, он без сомнений встал на защиту Родины, – сказал командующий.
После него взяли слово комиссар дивизии и начальник военного совета. Мне прикрепили на рубаху орден Красной Звезды. Однако это ещё не всё. Орден дали за генерала, как и всем, а вот за захваченную технику и уничтоженных немцев мне дополнительно вручили медаль «За отвагу». Я так понял, это максимум из того, что мне могли дать здесь и сейчас. Искренне улыбаясь, я пожал командующему руку и поблагодарил его за награды. Нас ослепило двумя фотовспышками, и на этом торжественное мероприятие завершилось. Мне выдали две оформленные наградные книжечки и вернули паспорт.
Бывший Бабин ушёл с начштаба армии, в штабе возникла какая-то нервозность: похоже, пленные генерал и полковник что-то рассказали, и это что-то сильно озаботило штабистов.
Поэтому осмотревшись и убедившись, что на меня не обращают внимания, я незаметно покинул здание штаба (похоже, это была сельская школа) и, приметив, что к отъезду готовится санитарная колонна из пяти грузовичков, а также то, что наш военврач, медсёстры и оба раненых там же (а Взор их структуры запомнил), подбежал и попытался договориться со старшим, чтобы меня подкинули до железнодорожной станции. Тот не взял, ссылаясь на инструкции.
Машины ушли, а я задумался. Потом плюнул и, присев на лавочку у ворот какого-то подворья (тут дома высокими дощатыми заборами огорожены были), снял награды и убрал их вместе с наградными книжками в Хранилище, паспорт тоже. После этого достал новенькую полуторку с полным баком, запустил движок и на подфарниках покинул село. Пост на выезде пропустил меня беспрепятственно; как я понял, проверяют только въезжающих.
Вскоре я догнал санитарную колонну, которая шла без зенитного прикрытия, хотя вот-вот должен был наступить рассвет. Я дождался, когда они проедут деревянный мост через речку и, обогнав их по обочине, рванул дальше. Вообще, после почти двух суток без сна меня изрядно мотало, очень хотелось спать. Я мог бы Исцелением убрать все симптомы, но потом наступит расплата: пару дней спать буду. Я это уже проходил, тогда, правда, сутки спал, но от этого не легче.
Так я и катил на подфарниках, подсветка мне была не нужна. Всё чаще стали встречаться войска, стрелковые колонны шли, редкие противотанковые батареи, обозы и немногочисленные автоколонны с грузами. Решив, что сил доехать до железной дороги мне не хватит, я свернул на обочину, убрал машину в Хранилище, устроившись под деревом, сделал лежанку и вскоре уснул, спать очень хотелось. А поесть я поел, когда в машине ехал: буженину со свежим хлебом из минского магазина и потом горячий чай из термоса. Отлично поужинал, и пускай на ходу, но даже ни капли не пролил, хотя ехал не по автобану.
Проснувшись, я несколько минут лежал, вслушиваясь в тишину. Ни тебе грохота канонады, ни стрельбы, как у Могилёва; знай, пичужка какая-то свои трели выводит… Вот зараза, разбудила. Ишь, как надрывается. Сев, я откинул полу одеяла и хмуро взглянул на ветви берёзы над собой, но птичку не заметил, лишь Взор показал мне, где она сидела. Осмотрелся. На горизонте пыль стоит и доносится гул моторов: там дорога, по которой я ехал ночью, специально подальше от неё лагерем встал. Посмотрел на трофейные, дорогие швейцарские часы, определив время как полдвенадцатого. Нормально поспал, где-то часов семь.
Сегодня горячего захотелось, поэтому, свернув лежанку, я выкопал ямку, развёл бездымный костерок из сухих веточек и поставил на него обычный армейский котелок с водой. Ушицы захотелось, черноморской. Достал кефаль (живую, билась в руке) быстро почистил её, разделал и бросил в кипящую воду. Нарезал на разделочной доске овощи и, когда рыба была почти готова, бросил их в котелок. Вскоре вокруг стал распространяться аромат ухи. Я съел половину армейского котелка, остальное оставил на вечер. Обедать решил пельменями, ну или макароны по-флотски сделаю, ещё не решил. Попил чаю с мёдом и, собравшись, задумался.
У меня было два способа добраться до Москвы: железной дорогой или своим ходом, благо техники теперь было более чем достаточно. У обоих способов передвижения были свои плюсы и свои минусы. Стоит подумать, что выбрать. Подумал и выбрал личный мотоцикл, тот, что в Минске купил. Пофиг, что до Москвы почти пятьсот километров, доеду. Документы на себя и на него у меня есть, скажу, что в столицу еду, пусть попробуют что-нибудь сделать. Мотоцикл не отберут, его только по месту жительства могут забрать, да и то выдав справку о том, что он направлен на нужды армии, с возвратом или заменой (в случае утери) после войны.
Достал я мотоцикл, обслужил, заправил, канистру запасную проверил, надел защитный кожаный доспех, опустил на глаза очки и, запустив движок и стронувшись с места, покатил к дороге. Та была забита, как, впрочем, и ночью, но чем дальше я удалялся от фронта, тем свободнее становилось. Ближе к трём часам дня заметил налёт вражеской авиации, те обстреливали дорогу. Далеко от нас, но дымы в той стороне дали понять, что налёт был успешным.
А где-то к пяти часам вечера, поднявшись на холм, я остановил мотоцикл. Внизу, на перекрёстке, находился пост, причём не армейский (их я уже три видел, меня не останавливали, хоть и провожали глазами), а НКВД. Достав бинокль, я под урчание мотора, удерживая машину на тормозах, педаль под ногой, стал изучать пост, отметив, что там изучают в бинокль уже меня. Вот один с жезлом повелительно махнул рукой, приказывая спускаться. Что-то я стремаюсь. Это не зашуганные армейцы, с этими не договоришься.
И не свалишь: зенитный счетверённый пулемёт на одной из двух полуторок направлен на меня, между нами метров девятьсот будет, пулемёт достанет. Чёрт. Убрав бинокль, я отпустил тормоз и стал самокатом катиться вниз, притормаживая. Взор у меня работал уже на восьмистах шестидесяти. Это точно не наши. Хотя пост выглядел как обычно. Одна полуторка стоит с открытым кузовом, там боец с пулемётом ДП, сошки на крыше кабины стоят, ствол на меня направлен, метрах в двадцати ещё один грузовик, но уже с зениткой. Там два бойца расчёта. Десяток бойцов, один командир… и два трупа, прикопанных неподалёку. Ещё девять диверсантов, укрытых в норах вокруг, с двумя пулемётами и двумя снайперскими винтовками. Снимут легко. Я им не опасен, пока ничего не подозреваю.
А ведь как сыграли на психологии. Ладно, форма госбезопасности, сейчас им в таких делах не особо доверяют: не то наши, не то немцы. Но открытое поле вокруг, не спрятаться – это и вызывает доверие и уверенность, что засаду тут не устроить. Я мог бы предположить, что те двое были дезертирами или диверсантами, которых шлёпнули на месте. Только ведь такие вещи суд решает. Конечно, время военное, но тут не передовая. В общем, тухло всё это пахнет, а пост всё ближе. Катил я уже неторопливо и судорожно искал возможность выбраться из этой западни.
