в неизвестность?
Главный корпус академии устоял чудом. Массивные плети колючей лианы анакондой обвили стены, норовя смять в крошево. Если бы Найла не подсуетилась и не создала опорные столбы из кристаллов, десятки фей погребло бы под обломками.
Это потом уже опомнились профессора, разбились на группы. Одни пилили лиану музыкой, другие, — преподаватели живописи, — спешно реставрировали здание, поэты превращали осколки в пыль и ветром сдували прочь. И только Лейгард бродил во всеобщей суматохе, как неприкаянный, и методично сходил с ума.
Он волновался о Тами. Как там она в лечебнице? Что с ней будет? Лей уже хотел отменить проклятый отбор, объявить Найле, что никакая невеста ему не нужна. Если пурпурная выживет, он заберет ее с собой и усадит рядом на трон. Если нет… Какой тогда вообще в пекло трон?..
Сейчас же, лежа в кипятке, Лейгард сам не верил, что допустил подобные мысли. Несколько поцелуев, — да, жарких, да, многообещающих, но всего несколько! — и он поплыл. Превратился в одного из этих мальчишек-феев, которые знай себе тренькают на скрипочках, машут кисточками и поливают свои несчастные клумбы. Государственные дела, статус, самоуважение… Все растворилось в расплавленном мозгу. Воздух радужных островов губителен для драконов, не иначе.
В принципе, необходимость в отборе действительно пропала. Лейгард отчего-то поверил Тами, — хотя бы потому, что лгут обычно более достоверно. История о том, что она готова была отдаться любому ради дара, звучала настолько дико, что смахивала на правду. Стало быть, никакого заговора, никакой опасности дипломатического скандала.
Однако, во-первых, Найла уже сделала заявление. Договорилась с ректором, получила добро кронфейского рода… После такого пойти на попятную означало выставить себя ветренным глупцом, у которого семь пятниц на неделе. А во-вторых… Есть же такое выражение: «выбить клин клином»? Если есть в академии фея, которая помогла бы Лею забыть о Тами, то Найла ее найдет. И тогда пурпурная увидит, что ему нет до нее никакого дела.
Вот зачем королю этот летучий сгусток проблем? У Тамиэль есть жених, пусть он и наслаждается, да дарует ему огненный владыка сил и терпения. Пускай трижды на дню заглядывает в зеркало, проверяет, нет ли у него рогов, и ловит свою невесту по драконьим спальням.
Лейгард вылез из воды, растерся полотенцем. Час в ванне особого облегчения не принес, только кожа на ладонях сморщилась. Но сдаваться золотой не привык: в драконьей академии его научили дисциплине. Отключить мысли, лечь в кровать — а завтра будет уже новый день.
Впрочем, на втором пункте плана возникла помеха. И помеха эта мирно спала, свернувшись клубочком посередине постели.
Лейгард застыл, ошалело моргая. Словно надеялся: вот сейчас он снова откроет глаза, и мираж исчезнет.
Не-а. Тамиэль ни в какую не желала растворяться в воздухе.
Ее пурпурные локоны разметались по подушке, пальцы подрагивали, будто она во сне играла на арфе, соблазнительные округлости отчетливо выступали под тонким одеялом. Даже сейчас она издевалась! Выпятила спелую попку. На, мол, дракон, потрогай, кусни!
Лей пожалел о том, что так хорошо видит в темноте. А еще о том, что феи наоборот почти слепнут, стоит солнцу зайти за горизонт. Иначе бы Тами заметила и сапоги, и королевский мундир… Лей же его на спинку кровати повесил!
Он был уверен, что пурпурная отправится на ночь в лечебницу. Зачем она явилась сюда, если Лейгард ей так противен? И где теперь спать ему? Не в гостиной же на диване, он-таки король, а не подмастерье кузнеца! Застукает его Найла — полбеды. А если Нарт? У мальчишки язык за зубами не держится, растрезвонит всем, кто подвернется.
Но и ложиться рядом с Тами — идея плохая. Ужасная. Вон, торчат из-под одеяла голые плечики! И никаких лямок на них нет. Значит, сорочку надеть не удосужилась. Либо совсем обнаженная, либо оставила те панталончики, которые Лей заприметил с утра. Смешные, кокетливые, с рюшечками…
Драконье сознание помутилось, кровь схлынула вниз. Какая-то дурная у Тами привычка пробираться к нему по ночам, а потом самой же изображать жертву. Хотя, по факту, ее выходки мучили только Лейгарда.
Может, все-таки забраться к ней? Ну а что: идти ему больше некуда. Он — не фея, ему в общежитии студенток не обрадуются. Визг поднимется… А если Тамиэль что-то не устроит, так пусть и возвращается в палату. Ее там, поди, ректор уже потерял…
Ректор. Интересно, в лечебнице Тами бы тоже легла голышом? Про стыд она, похоже, не слышала. Проснется поутру, потянется сладко, подставит первым лучам фарфоровые груди, а тут — кронфей. И она так игриво ахнет: «Фабиан-тэй! Какая неприятность!» А он посмотрит на нее и ответит: «Ну, почему, очень даже приятность. Давайте-ка развивать ваш талант. Только панталончики для начала снимите…»
Нет, в пекло лечебницу. Пускай тут спит.
Стиснув зубы, Лей бросил на пол аляповатое лоскутное покрывало в цветочек, натянул штаны и устроился у подножья кровати. Как сторожевой пес! Радовало одно: никто об этом позоре не узнает. Включая фею, — она-то на мягком матрасе продрыхнет до полудня, а Лей привык вставать рано.
Его не пугали неудобства, в горах приходилось ночевать на голых камнях, на снегу… Всякое бывало. Но чтобы спать в шаге от юной раздетой феечки, к которой нельзя прикоснуться, — такое испытание выпало на долю короля впервые.
Это были самые долгие четыре часа и тридцать две минуты в жизни Лейгарда. Откуда он знал время так точно? Да потому что не позволял себе отводить взгляд от настенных часов с хрустальными шишками. Только отвлекись — и на глаза попадется розовая пяточка, что, дразня, показалась из-под одеяла. И все, о контроле можно забыть.
Лей ждал рассвета, как ждут дети драконов дня огнестояния. Едва на прозрачную крышу уселись жаворонки, а звезды растаяли в легкой дымке, король вскочил. Будь он сейчас дома, отправился бы в любимую столярку. Вооружился бы рубанком и строгал, строгал до самого обеда, пока мышцы не загудели бы от усталости. Но здесь, в академии, разве выпустишь пар?
Ладно, хоть перевоплотиться, отлететь подальше и пометаться огнем. Потом — вернуться к Найле, дать четкие инструкции касательно невест, прям списком, чтобы не напороться на вторую такую Тами, и назад в Аурвир.
И Лейгард уже взялся было за рубашку, как вдруг на первом этаже громыхнула входная дверь.
— Тами! Тами, девочка моя! — прозвенел высокий женский голос.
— Не ори, ты видишь — все спят! — уже мужской.
Забавно, что этот защитник всеобщего сна кричал едва ли не громче.
— Мы прилетели, как только получили бабочку! — продолжала визгливая дама. — Доченька, где
