грязных носков, дерзко стоял я – без кирасы и гульфика и всего такого прочего. Притворяться джентльменом не было смысла. Мне нравились такие случайные встречи, от них вскипала кровь. Кроме того, вырос я хвастуном.
– Прошу прощения. Я ошиблась крылом.
– Это смотря что ищете. Может, и не ошиблись.
Она глядела мне в глаза, как загнанное животное, словно прося пощады.
– Мне нужно в преподавательское крыло.
– Оно в другой стороне. Вас проводить?
– Не надо, я найду дорогу. Извините.
– Пустяки, – заверил я.
Она задержала взгляд дольше необходимого. Ну я, конечно, могу и насочинять. Но когда она завела моторчик и поспешила к лестнице, я понял, что мне отнюдь не показалось. Так улепётывают, только если рыльце в пушку. Этот эпизод меня как-то успокоил, влил новый интерес в течение моей привычной жизни. Я и вправду забыл об убийстве на время, но, конечно, вспомнил о нём, вернувшись в комнату.
Кто была эта женщина? Красиво подобранные тёмные волосы придавали ей сходство с итальянкой. Овальное выразительное личико, огромные глаза – на расстоянии в полутьме они казались серо-сапфировыми и определённо тревожными и, как от слёз, блестели в тусклом свете. Было в ней и что-то ещё, очень привлекательное, что я не успел разглядеть. Что-то необычное. Знакомая порода – не родственная, а как раз из тех, что притягивают своей неизведанностью.
Забросив довольное тело обратно в кровать, я вмиг ощутил, как тает в сонливости мозг, словно масло на медленном огне.
Это могла быть проститутка. Их после войны, как грибов после дождя. Но эта выглядела слишком дорого. Кто из преподавателей мог себе её позволить? Поттегрю, как и в прошлый раз, в павильон бы потащил. На ум только Дарт приходил. Что он с ней будет делать? Он её недостоин. Она достойна большего. Где-то я уже слышал такую мысль…
Утром в комнату ворвался Питер. Грохот двери о стену разогнал сны из моей башки, как свору котов по углам подворотни. Я лежал ничком, покрывало валялось на полу.
– Кочински привезли! Под руки ведут.
Моя физиономия вынырнула из подушки.
– Его арестовали?
Питер ухмыльнулся.
– За что, бычий член, его арестовывать? Ему вон как плохо, как пьянчугу шатает. Глянь!
Я неохотно встал и прошёл к окну. Проректора вели под руки Дарт и медицинский сотрудник. Постарел он сразу лет на двадцать.
– Бедняга…
– Да, раздавлен. Хотели в участке допрос вести, но тот суперинтендант разрешил ему вернуться, из-за министра сегодняшнего. Полиция, как оборотни, всю ночь улики с фонариками искали.
– Откуда знаешь?
– С лестницы услышал, несколько офицеров нас всю ночь внизу сторожили.
– А кроме офицеров, никого не встречал?
– Не-а. А должен был?
– Не бери в голову. – Я протёр глаза и потянулся.
Чистое утро пахло душистым клевером из леса, над канареечно-жёлтыми макушками клёнов стлалась безоблачная лазурь.
Кровать Адама была убрана.
– Который час?
– Около половины седьмого.
– Обалдеть. – Я поплёлся из комнаты к умывальнику.
– Да мы пропустим всё! – Питер схватил мои штаны со спинки стула и швырнул их в меня. – Самый смак прошляпим!
Я косо на него посмотрел. Натянул штаны и футболку.
На первом этаже мы прошли мимо двух парней в полицейской форме, клевавших носами, и вынырнули на волю через парадные двери. Пройдя к торцу здания, туда, где было ректорское окно над кустом лещины, мы остановились и прислушались.
– Бычий член, ничего не слышно!
– Нужно ближе подойти.
Мы встали прямо под окном и подтянулись, зацепившись за декоративную кладку так, что смогли заглянуть внутрь. Кочински сидел в кресле у камина к нам лицом. Глаза были закрыты, а голова свесилась, упёршись виском в боковину кресла. Спины суперинтенданта Хиксли и Дарта, восседавших на диване, маячили прямо перед нами.
Дарт повторял события вчерашнего дня – как забрал нас из столовой, как просидел с нами полвечера, как зазвонил телефон без двадцати пяти десять.
Хиксли попросил проректора уточнить:
– Вы звонили из этого кабинета?
Милек Кочински, не отрывая головы от шенилловой обивки кресла и не открывая глаз, сказал:
– Нет, из павильона.
– Там есть небольшой кабинет, – счёл должным добавить Дарт.
– Не могли бы вы повторить поручение, отданное мистеру Дарту? – продолжил допрос Хиксли.
– Мистер Кочински просил меня взять деньги, приготовленные для ремонта церкви, и отнести в дом мистера Диксона, – вновь ответствовал Дарт вместо проректора.
Хиксли, достав блокнот и карандаш, недовольно нахмурился.
– Деньги? С какой целью?
– Сегодня должен явиться министр на прогон спектакля…
– Мне это известно, – раздражённо перебил суперинтендант.
– Мистер Кочински боялся, что лесник может сорвать это важное мероприятие, и решил предложить ему деньги.
Кочински продолжал безучастно лежать в кресле, никак не реагируя.
– Где хранились эти деньги? – спросил Хиксли.
– В моём кармане. Днём мистер Кочински передал их мне, чтобы я, в свою очередь, передал их отцу Лерри, приходскому священнику.
– И где они сейчас? – в упор уставился на Дарта суперинтендант.
– Там же, где и вчера, – Дарт оттопырил борт пиджака и продемонстрировал торчащий край голубого конверта.
– Значит, Диксон не продался? – резко спросил Хиксли.
В его тоне послышались презрение и ехидство.
– Моя профессия учит меня терпению, – сухо вымолвил Дарт. – В ситуации такой, как эта, нужно было действовать очень деликатно. Я пришёл к Диксонам, ожидая, что меня и на порог не пустят. Но мисс Диксон, старшая дочь хозяина, была очень добра, сразу усадила пить чай. Мистер Диксон пребывал в недружелюбном молчании, но потом присоединился к нам. А вскоре вышел из дома, сказав, что переживает из-за своей собаки. Она к этому времени всегда возвращается, но вчера пропала. Я хотел побеседовать с ним после чаепития наедине, но не дождался. Диксон так и не вернулся. Позже мы услышали крики с улицы, люди говорили об убийстве.
– Вы позволите взглянуть на содержимое конверта? – суперинтендант привстал и протянул руку.
Дарт подобрался, достал конверт и вручил его следователю.
– Сколько здесь?
– Сорок фунтов, – сквозь зубы процедил Дарт.
– Ха! Ну и дела! – воскликнул Хиксли. – Да здесь пусто!
Милек Кочински приоткрыл воспалённые глаза и туманно посмотрел на Дарта. Тот неожиданно встрепенулся. Жаль, мы не видели в этот момент его вороньего лица. Оно, должно быть, покрылось меловой бледностью.
– Быть того не может! Дайте-ка! – Дарт схватил конверт.
– Как вы это объясните? – рыжая щётка под носом полицейского встопорщилась от возмущения.
– Ничего не понимаю! Как…
– Кто-нибудь знал, что деньги у вас?
– Никто не знал. Деньги переданы в этом кабинете без свидетелей… Но, понимаете, – тут же поспешил добавить Дарт, – мистер Кочински неоднократно выделял различные суммы – небольшие, в зависимости от нашего материального положения, – на содержание церкви, и всегда эти деньги
