неправильной, как будто у нее тоже непременно должны быть большие мечты, свой план, как оставить след в истории, не довольствуясь работой у Харрингтонов. Рита с облегчением видит, как Робби пробирается обратно сквозь толпу со стаканами в руках, расплескивая свое пиво по пути.
Кейси кивком указывает на Робби:
– Странная вы с ним пара.
– О, мы не то чтобы пара, – тут же возражает Рита, смутившись, и приглаживает волосы. Хохолок на макушке все еще надежно приколот шпильками. Она пытается придумать какую-нибудь забавную девчачью тему, чтобы сменить направление разговора, но в голову ничего не приходит.
– Ну, ты тут поосторожнее, – говорит Кейси, весело глядя на зал поверх бокала. – Здесь что-то такое в воде.
Рита непонимающе улыбается.
– В смысле, легко вляпаться в неприятности. В лесу. Сомневаюсь, что в этой деревеньке найдется хоть один младенец, зачатый в кровати.
– О. – Румянец расползается от щек к шее и по всему декольте, как пятно от красного вина.
Рита вспоминает одинокую детскую пинетку, которую нашла в лесу, и окидывает взглядом других девушек в зале. Даже подумать жутко, каким изгоем становится беременная незамужняя девушка в деревенском обществе. (Бедная хорошенькая Пенни Макгуайр из их школы: узнав ее историю, все девочки зарекались лишний раз раздвигать ноги.) Они с Фредом делали это два раза – несколько дерганых минут, потом он отстранялся, и она пыталась довести дело до конца рукой, – но только после помолвки. «Такой вот я старомодный», – говорил Фред. Хотя она знала, что с прежними своими девушками он не был таким старомодным, что заставляло ее сомневаться в своей привлекательности.
– Третий лишний. – Кейси подмигивает Робби и ускользает в толпу в своем красном платьице.
Робби не провожает ее взглядом, как все остальные мужчины в зале. Он протягивает Рите бокал и смотрит на нее, пока она пьет, как будто это зрелище странным образом доставляет ему удовольствие. Ей почти хочется, чтобы Кейси вернулась и помогла нарушить неловкое молчание своей непринужденной болтовней. Но та уже танцует. Большинство девушек здесь танцуют: пылкие и напористые, они вытаскивают парней в центр зала, а те идут как завороженные, и их глаза… На Риту никто так не смотрел. Никогда. Потом музыка замедляется, мужчины обвивают девушек за талию, притягивают к себе, прижимают к своим бедрам, и выглядит это, честно говоря, ужасно грубо. Но она понимает, что не может отвести взгляд. Не может не думать, каково это – очутиться в таких тесных объятиях.
Фред всегда отказывался танцевать. Говорил, что он с ней будет плохо смотреться. При ее-то росте.
Робби тоже не предложил ей потанцевать. Хотя для нее это большое облегчение – он ниже на четыре дюйма! – ей все равно обидно, и она не понимает, зачем сюда пришла. Ее охватывает внезапный страх расплакаться. Рита уже подумывает сделать вид, что ей стало дурно, чтобы избавить их обоих от страданий. Можно сказать, что у нее расстроился желудок от кекса, который принесла Мардж. Вполне правдоподобно.
– Рита. – Робби придвигается ближе. Его дыхание пахнет хмелем. И, как ни странно, пробуждает далекие смутные воспоминания об отце. – Хочешь потанцевать?
Ну уж нет. Но девушки не имеют права отказываться, тем более после того, как уже согласились пойти на танцы. Она в ловушке. Он тоже. Им обоим придется притворяться.
– Ладно.
Робби не двигается с места, продолжая всматриваться в нее. И, наверное, видит что-то такое, что заставляет его сделать выводы.
– Или можем просто допить напитки и прогуляться по лесу?
* * *
Колючая ветка ежевики цепляется за ее юбку. Рита наклоняется, чтобы отцепить ее, но Робби мгновенно выхватывает из кармана перочинный ножик и разрезает жесткую ветку, будто стебелек сельдерея, а потом начинает выбирать шипы из ткани удивительно проворными пальцами.
– Нельзя же допустить, чтобы эти колючки испортили твою чудесную юбку.
Он, похоже, вовсе не шутит и искренне не понимает, насколько старомодно смотрится эта юбка из «C amp;A» и как отчаянно Рита за ней прячется. Когда его палец случайно, мимолетно касается ее икры, по ноге пробегают мурашки.
В голове звучит голос Нэн: совсем из ума выжила? Как она додумалась отправиться домой пешком в сопровождении этого грубоватого, вооруженного ножом мужчины, причем через глухой лес, да еще и позволить ему схватить ее за юбку?
С другой стороны, с ним Рита хотя бы не потеряется. (И ей не придется танцевать в присутствии других людей.) И потом, лучше поскорее вернуться в Фокскот: она больше не может сдерживать тревогу по поводу костра. Можно доверять спички Джинни? А Гере?
Они быстро подстраиваются друг к другу и начинают идти в одном темпе. Как чужое смущение заставляет Риту стесняться еще сильнее, так и наоборот, непринужденность, которой Робби проникается в лесу, его доверие к лесу – все это передается и ей. Она начинает расслабляться. Позволяет себе порадоваться тому, что все же выбрала плоскую подошву. (Далеко бы ушла та девушка в красивых зеленых туфельках на шпильке? Вот именно.) Даже юбка начинает чувственно шелестеть, как будто жесткая ткань немного смягчилась. В воздухе чертят круги трясогузки, охотясь на мух. Высоко над деревьями взмывает в небо ястреб-тетеревятник, похожий на гигантскую вешалку.
Говорить на ходу тоже как-то проще – не нужно смотреть в глаза. Робби протискивает в разговор вопросы, как записки под дверь, так что Рита их даже не замечает. И отвечает на них, зачем-то пускаясь в лишние подробности. В основном рассказывает о своем детстве в Торки: про заброшенную хижину на берегу, где она любила прятаться, чтобы почитать библиотечные книжки, про свой первый кактус по имени Берт. Рита обрывает сама себя, но Робби уже поворачивается к ней и повторяет с широкой восторженной улыбкой:
– Берт?
– Расскажи мне про лес, – натянуто просит она, чтобы сменить тему.
Но Робби не кичится своими знаниями, как Фред. (Тот готов был сразить любого ужасающими подробностями работы на скотобойне.) Скорее, факты сами сыплются из Робби, как монетки из дыры в кармане. Он снимает с ветки клочок оленьего бархата и проводит его пушистой стороной по тыльной стороне ее ладони, от чего вверх по руке бегут странные покалывающие мурашки. Робби дует в краешек букового листа, имитируя брачный клич косули. (Рита глупо краснеет от слова «брачный».) Он рассказывает, что мертвое так же важно для леса, как живое: в перегное живут миллионы насекомых, которыми, в свою очередь, питаются птицы. В лесу «жизнь целуется со смертью». (Румянец становится еще ярче.)
– Это древнее место, Рита, – с тихим благоговением произносит он, – некогда служившее охотничьими угодьями англосаксам, норманнам и
