Второе существо сидело за меньшим по размеру столом в правой части комнаты. У него на голове была упряжь, и само создание сидело вполоборота к стене. Дитрих принял упряжь за знак зависимости. Подобно любому занятому своими обязанностями, существо не подало и виду, что заметило Дитриха, и лишь его пальцы порхали над другой картиной — нагромождением цветных квадратиков с различными таинственными символами. Затем слуга прикоснулся к одному из них — и изображение изменилось!
Дитрих открыл рот и подался назад, а третье существо, прислонившееся к стене слева, обвив себя длинными руками на манер виноградной лозы, широко раскрыло рот и пришлепнуло губами, издав звук, подобный пытающемуся заговорить младенцу:
— Вабва-уа-уа.
Приветствие? Это существо было высоким, возможно, выше самого Дитриха, и украшено более пестрым одеянием, нежели прочие: камзол без пуговиц, которым отдавали предпочтение мусульмане, широкие штаны в три четверти длины, пояс с присоединенными к нему различными символами и кушак ярко-желтого цвета. Подобное пышное облачение обычно указывает на человека высокого положения. Дитрих, вернув себе самообладание, отвесил поклон:
— Вабвауауауа, — как можно точнее постарался он повторить.
В ответ создание отвесило Дитриху резкий удар. Дитрих потер покалывающую болью щеку.
— Ты не должен бить священнослужителя Иисуса Христа, — предупредил он. — Я назову тебя «герр Увалень». — То, что существо с такой легкостью перешло от слов к ударам, подтверждало предположение Дитриха о его благородном происхождении.
Первое создание, одетое так же просто, как и слуга, но в то же время имеющее начальственный вид, ударило по столу рукой. Началось чириканье, причем оба существа махали при этом руками. Теперь Дитрих мог убедиться, что звуки производятся ороговевшими уголками рта созданий, быстро ударявшимися друг о друга, подобно лезвиям пары ножниц. Он подумал, что, должно быть, они разговаривают, но, несмотря на все свое старание, ничего, кроме стрекота насекомых, расслышать не мог.
О чем бы между обоими ни велась дискуссия, она достигла крещендо. Сидящий поднял обе руки и скреб одной о другую. Вдоль рук тянулась ороговевшая кромка, и каждый жест издавал звук рвущейся ткани. Герр Увалень сделал движение, как будто собирался нанести удар, и сидевший вскочил, как если бы приготовился ударить в ответ. С другой стороны комнаты на все это беспристрастно взирал слуга, как и положено слугам во время ссоры хозяев.
Но герр изменил свой ритм и сделал совсем иной жест, махнув рукой, что Дитрих без особого труда расценил как сигнал об уступке в том, о чем бы ни велся спор. Его собеседник запрокинул голову назад и развел руки, а герр Увалень один раз резко щелкнул боковыми челюстями, после чего тот уселся на свое место.
Дитрих не мог понять, что именно произошло. Очень похоже на спор. Первое создание бросило вызов своему господину — и каким-то образом одержало верх. Каково же тогда было положение сидевшего существа? Готовность принять вызов подразумевала, что противоположная сторона обладала честью, которой не мог обладать простой смертный. Итак, может, священник? Влиятельный вассал? Или человек другого господина, которого Увалень не хотел оскорбить? Дитрих решил называть его «Скребун» из-за того жеста, который он сделал руками.
Увалень отклонился к стене, а Скребун вернулся на свое место. Затем, глядя на Дитриха, он начал щелкать челюстями. Сквозь жужжание насекомого послышался голос:
— Здравствуй.
Дитрих вздрогнул и обернулся посмотреть, не вошел ли еще кто в комнату.
Голос вновь повторил:
— Здравствуй. — Он, несомненно, исходил из небольшой коробочки на столе! Через легкое колебание ткани, натянутой через ее переднюю часть, Дитрих смог различить цилиндрическую голову. Этим существам удалось поймать внутрь Heinzelmannchen?[83]Он попытался заглянуть за занавесь — он никогда в действительности не видел домовых, — но голос произнес:
— Садись.
Приказ было столь неожиданным, что Дитрих бездумно подчинился. Рядом было нечто вроде стула, и он с трудом утвердился на нем. Сиденье было неудобным, предназначенное по форме к иному седалищу, нежели его.
Теперь голос произнес в третий раз:
— Здравствуй.
На сей раз Дитрих просто ответил:
— Здравствуй. Как поживаешь, друг домовой?
— Хорошо. Что означает слово «домовой»? — Слова произносились монотонно и падали подобно ударам маятника.
Это шутит эльф? Маленькие человечки охочи до проказ, и, хотя некоторые, например домовые, считались просто шаловливыми, другие, подобно гнурру, могли быть мелочны и злокозненны.
— Домовой — это существо наподобие тебя, — ответил Дитрих, гадая, куда может завести этот диалог.
— Тогда тебе известны другие, такие как я?
— Ты первый, кого я встретил, — признался Дитрих.
— Откуда же тебе известно, что я «домовой»?
Ох, умница! Дитрих мог убедиться, что это противостояние двух умов. Может, странные творения поймали домового и нуждались теперь в услугах Дитриха, чтобы поговорить с ним?
— Кто еще, — объяснил он, — может сидеть внутри такой очень маленькой коробочки, как не очень маленький человечек?
На этот раз с ответом возникла заминка. Герр Увалень вновь издал свое «уа-уа», на что Скребун, буравящий Дитриха взглядом, примирительно махнул. Он щелкнул губами, и эльф сказал:
— Здесь нет меленького человечка. Коробка говорит сама. Дитрих улыбнулся.
— Как это возможно, — спросил он, — если у тебя нет языка?
— Что означает «язык»? Забавляясь, Дитрих высунул язык.
Скребун протянул свою длинную руку, прикоснулся к рамке картины, и та превратилась в портрет самого Дитриха, в точности изображенного в объеме и показывавшего язык. Каким-то образом язык на портрете блестел. Дитрих спросил себя, не ошибся ли он насчет демонической сущности этих созданий.
— Это ли язык? — спросил домовой.
— Да, это и есть язык.
— Большое спасибо.
* * *
— И когда оно поблагодарило меня, — рассказывал Дитрих Манфреду позднее тем же вечером, — я начал подозревать, что это машина.
— Машина… — Манфред поразмыслил над этим. — Ты имеешь в виду, как коленчатый вал Мюллера?
Они стояли вдвоем у стола близ камина в большом зале. С него уже убрали остатки обеда, дети вместе с няней были отправлены в постели, жонглера поблагодарили и отпустили с пфеннигом, а остальных гостей Гюнтер проводил до дверей. Зал был теперь заперт, и даже слуги были усланы прочь, за исключением Макса, сторожившего дверь.
Манфред собственноручно наполнил вином два таigeleins.[84]Он пригубил из обоих, и Дитрих выбрал тот, что слева:
