как над темнеющим по ту сторону высокого забора сосновым лесом потихоньку сгущаются неторопливые весенние сумерки. Забытый бокал с коньяком остался на журнальном столике по соседству со стопкой книг, которые, следуя обычаю, следовало надписать и с подобающими словами раздарить знакомым. Снизу, с первого этажа, из так называемой музыкальной комнаты, хваленая тройная звукоизоляция которой, как уже не впервые убеждался Александр Леонидович, оставляла желать лучшего, доносилось ритмичное «умца-умца» какой-то попсовой мелодии, изредка перекрываемое немелодичными воплями, наводившими на мысль, что там, внизу, совершается зверское убийство.
Вронский не спешил хвататься за оружие и бежать на помощь, поскольку никакого убийства в музыкальной комнате не совершалось: там пела караоке его супруга, двадцатилетняя блондинка с умопомрачительной фигурой и полным отсутствием мозговой активности. Эту говорящую куклу подыскал для него все тот же Марк, и, с растущим раздражением вслушиваясь в доносящиеся снизу звуки, Александр Леонидович уже далеко не впервые задумался, кем же в действительности является для него этот шумный, болтливый, неприятный с виду толстяк: старым другом и проверенным, незаменимым помощником или кукловодом, который прячется в темноте и, ухмыляясь, дергает его за ниточки?
Марк сказал: иди в политику, – и он пошел в политику, хотя считал это занятие самым грязным и неподобающим для приличного человека из всех человеческих занятий. Марк сказал: женись, – и он женился, хотя женитьба обещала стать и стала-таки для него просто камнем на шее. Марк считал необходимым написать книгу, и книга была написана и издана, хотя сейчас, наедине с собой, Александр Леонидович не испытывал по этому поводу ничего, кроме неловкости.
Все было правильно, все действительно было необходимо – и политика, и женитьба, и эта дурацкая книга. Если бы необходимости не существовало, никакой Марк не заставил бы его пойти против собственной натуры. А для чего все это было нужно? Чтобы заработать побольше денег, вот для чего. И кто, в таком случае, управлял жизнью Александра Вронского – деньги? Чушь! Деньги – это просто бумажки, а в наши безналичные времена так и вовсе абстракция чистой воды, которая ничем и никем не может управлять. Он сам принимал решение, потому что всегда хотел заработать как можно больше, и делал все, чтобы это желание осуществить. Он и есть настоящий хозяин своей судьбы, и нечего, в самом деле, по-детски искать вокруг виноватых в том, что никакие жизненные блага не сыплются с неба по мановению волшебной палочки, и что для достижения желаемого результата необходимо много и очень упорно трудиться…
Раздражение улеглось, желание спуститься вниз и разнести вдребезги любимую игрушку жены, караоке, отхлынуло, как отступившая с пляжа приливная волна. И, как после отлива, на берегу его души остался какой-то неопределенный мусор – обрывки воспоминаний о былых обидах, разрозненные фрагменты неосуществленных планов, пустые раковины неудовлетворенных желаний… Он чувствовал, что нуждается в отдыхе, и уже начинал жалеть, что не поехал с Марком. Толстяк прав: разница между мальчиком и девочкой в этом возрасте не так уж велика, чтобы это имело какое-то значение. Да и этот новый сутенер, которого Марк назвал «надежной фирмой», за дополнительные сто долларов в два счета нашел бы и доставил хоть царицу Савскую, не говоря уже о девчонке десяти – двенадцати лет.
Он с сомнением покосился на телефон, но звонить не стал. Толстяк, конечно, не станет возражать, если он изъявит желание все-таки к нему присоединиться, но выслушивать его многочисленные иронические комментарии, пересыпанные подходящими к случаю цитатами из классиков («„Не стану есть, не буду слушать!“ Подумала и стала кушать». Александр Сергеевич Пушкин, «Руслан и Людмила»), у Вронского сегодня не было ни сил, ни желания. А раз сил не осталось даже на то, чтобы по обыкновению стойко переносить ерническую трескотню Марка, об излишествах, пожалуй, лучше на время забыть. Почему бы, в конце-то концов, не отдохнуть, как отдыхают нормальные, обычные люди? По лесу пройтись (на ночь глядя, в компании четырех изнывающих от скуки, недоумевающих по поводу этой странной выходки хозяина охранников), книжку почитать (вон, на столе целая стопка, выбирай любую, не ошибешься, они там все одинаковые), телевизор посмотреть…
Александр Леонидович сходил в библиотеку, выбрал книгу и вернулся в гостиную. Усевшись в кресло, долил в бокал коньяка и стал, попивая его мелкими глоточками, вдумчиво перелистывать страницы. Он читал «Анналы» Цезаря. Чтиво было скучное, не содержало в себе никаких новых мыслей (даже в момент написания, наверное, не содержало, а уж теперь-то и подавно!), но Вронский упорно, уже вторую неделю подряд, полз от строчки к строчке, поминутно возвращаясь назад, чтобы вникнуть в ускользающий смысл – в целях расширения кругозора, повышения культурного уровня и ради хотя бы временной победы духа над плотью.
Увы, плоть сегодня оказалась даже более упорной, чем обычно, – видимо, стараниями разбередившего воображение Марка, – и никак не желала сдаваться. Строчки прыгали, норовя спутаться в клубок, на полях, как на экране, одна за другой возникали волнующие, решительно непристойные картинки, и уже через четверть часа, осознав тщетность своих усилий, Вронский отложил книгу и сосредоточил внимание на коньяке.
К тому времени, когда уровень жидкости в бутылке существенно понизился, Александр Леонидович уже был близок к тому, чтобы переменить решение, которое теперь казалось ему опрометчивым. Он набрал номер Фарино, намереваясь позволить тому себя уговорить, но мобильный телефон адвоката оказался отключенным, а трубку городского никто не поднимал. Помянув старого похотливого козла, Вронский посмотрел на часы. На часах было уже полдвенадцатого, вечер кончился, а завтра ждал полный важных дел и забот рабочий день. Решительно отринув нашептанную заточенным в коньячной бутылке бесом идею нагрянуть в гости к Марку без предупреждения, как снег на голову, Александр Леонидович выкарабкался из кресла и, слегка покачиваясь на ходу, направился в спальню.
* * *
Следователь прокуратуры Андрей Кузнецов расслабленно откинулся на спинку сиденья и на минутку прикрыл глаза. Машина с выключенным двигателем стояла на стоянке перед подъездом дома, на двенадцатом этаже которого разместился принадлежащий ему однокомнатный железобетонный скворечник с видом на Останкинскую башню (это в хорошую погоду, а в плохую – как повезет). Оставалось только выйти из машины, воспользоваться лифтом и отпереть дверь, чтобы там очутиться, но Кузнецов не торопился: устал, да и торопиться, откровенно говоря, было некуда. Пустая, скудно обставленная, насквозь пропитавшаяся стойким холостяцким духом квартира не сулила какого-то особенного тепла и уюта, к которым стоило бы стремиться. Строго говоря, Андрей Кузнецов в ней не жил, а только ночевал, да и
