знаю тебя… Знаю все о тебе! Я наблюдал за тобой с первого дня в доме Корнеева и сказал ему, что женюсь на тебе. Мне он должен был тебя отдать, а не ублюдку Ярому!.. Но еще не поздно, у вас ничего не было. Идиот! Я бы взял тебя сразу. Марина…
Жаркое дыхание Макара касается лица, и я впечатываю затылок в стену.
— Ты… Ты с ума сошел! — впиваюсь пальцами в дутые плечи, тщетно сопротивляясь мужчине. — Пусти!
— Скажи отцу, что хочешь расторгнуть брак по закону. Что выбираешь меня, и тогда мы… Я все для тебя сделаю, девочка! Ты даже не представляешь, какая ты богатая… И как слаб Босс…
— К черту, не хочу знать! Мне никто не нужен!
— Глупая! Не Борзов, так другой, ты все равно не будешь одна, уясни себе! А я хочу тебя, Марина… Давно хочу!
Я не могу пошевелиться. Оказывается, у ненависти и жадности разные хватки. И если ненависть отпустит, то жадность — нет. И именно последнюю вместе с желанием я ощущаю в хватке Макара, когда он целует мою шею, потому что я успеваю отвернуть лицо.
***
Он плотнее и коренастее Ярослава и прижимается ко мне, вжимая в стену своей тяжесть и практически не давая дышать.
— Я знаю, какая ты. Я видел тебя… давно. Марина, скажи, что хочешь быть со мной и все закончится!
Мне кажется, я выпала в другое измерение и перестала понимать происходящее. От выпитого вина кружится голова, земля уходит из-под ног, и жаркое дыхание Макара настолько чужое, что у меня волосы встают дыбом на затылке. А он все стягивает платье на моих бедрах, тянет вверх, не давая прийти в себя и что-то сказать. Вокруг ночь, но даже она плывет перед глазами.
Воздуха не хватает, и я упираюсь в коренастые плечи, изо всех сил отталкивая Макара от себя. Но он уже опускается передо мной на землю, задирает платье и целует обнажившиеся бедра. Обхватив резинку белья жадными пальцами, стягивает бикини вниз по ноге и прикасается к чувствительной коже…
— Я хочу это сделать.
— Нет! Нет!.. Не смей, я закричу!
…не обращая никакого внимания на мою борьбу.
— Да, Марина! Я так долго этого ждал…
Теперь перед глазами встала пелена и совершенно ясно: он не сможет остановиться, а мне на этот раз не сбежать. В этом мире для Мыши больше не существует защиты.
Но в начале улицы появляются огни автомобиля, и только это меня спасает.
Вырвавшись из рук Макара, я бегу к кованной калитке, на ходу отыскивая в сумке ключ. Забегаю в ненавистный дом, в гостиную, в свою спальню и закрываю дверь — захлопываю ее в тишине дома с оглушающим стуком. И наконец-то оставшись одна, приваливаюсь к двери плечом, поворачиваюсь на спину и медленно сползаю по ней вниз.
Сердце бьется заполошно, в висках шумит. Я поднимаю руки и сдавливаю их ладонями. Закрываю глаза, окончательно понимая то, что до последнего момента не хотела принять.
Я больше не хозяйка своей жизни.
Он входит в дом вскоре за мной. Я слышу за дверью его шаги. Подходит к моей спальне и стоит.
К черту! К черту тебя, Борзов! Меня бьет такая крупная дрожь, что я кричу, а слов нет.
И слез нет. Только опустошение и немая злость.
Как бы я хотела разрыдаться, но не могу. Для себя я не оставила даже слезы.
А он так близко, что это невыносимо.
Я заставляю себя встать, поднимаюсь на некрепкие ноги, включаю напольный светильник и раздеваюсь догола. Снимаю платье… смешно! И как я могла думать, что оно — моя защита?.. сминаю его и отбрасываю прочь. Избавившись от белья, бросаю его к платью, иду в ванную комнату и долго стою под душем.
Закрывшись в кабинке, греюсь под горячими струями, смывая с себя липкую грязь этого дня и сдирая осколки панциря. Тру себя мочалкой снова и снова, трижды вспениваю волосы, убирая с них без остатка жесткий гель. Словно змея, сбрасывая чешую…
Глава 13
Ярослав
Идиот. Больше добавить нечего.
Тот редкий случай, когда сам себе готов признаться, что перегнул палку.
Но, твою мать! До чего же девчонка упряма! И язык, будто жало — достанет до печенки и впрыснет яд! А всего-то могла уступить и сидела бы сейчас дома, побрякушки на кухне перетирала. Или чем там себя женщины занимают?
Денег надо — скажи! Но нет, сама она заработать может! Рылом и манерами ей муж не вышел. Что-то другие бабы не жалуются.
Проблемы у меня нашла. Уважения не хватает. Кольцо мое палец жмет.
А сама? Сначала улыбочки с сопляком, потом поездки с охранником. И еще неизвестно, чем она с ними наедине занимается. А лицо, ну чистый ангел — не подкопаешься. Только я не сопливый пацан, чтобы мной помыкать и со мной не считаться! Специально ее к бару привез — напугать хотел. Хотел показать, что не шучу, и она теперь моя жена, а не «во сколько хочу, во столько и появлюсь дома. Жди, муженек, святого причастия». До последнего думал, что сломаю ее упрямство…
Не вышло.
А потом оказались в баре, и как забрало упало. Понимал, куда ее привел, но злость не дала отступить — на нее злость и на себя тоже. Потому что видит, какой я, и воротит нос… Лучше бы с папаши своего спросила. И пальцы на бокале, как у королевы. Запястье нежное, тонкое, и спица в спине — будто в театре сидит и ничем ее не проймешь…
Оказалось, что можно.
Может, если бы была поласковее, не замершей куклой, так и я бы не так рычал. Черт!.. И не наговорил бы лишнего. Не злился на то, что чувствую, когда держал ее руку. Ведь завелся от одной мысли…
Твою мать! Слишком проницательные и разговорчивые нынче шлюхи пошли. Особенно дорогие.
А теперь убежала в ночь, как будто у нее получится от меня скрыться. Не получится. Каким бы дерьмом я ни был, а Корнеев знал, кому отдает дочь.
Когда жена выскочила, меня как холодом полоснуло. Оттолкнув стриптизершу, вскочил на ноги и спустил сам — дерьмовее еще не было. Через минуту уже был на улице, как раз успел увидеть, как белый «Ниссан» корнеевского пса срывается с места…
Убью гада. Мышь моя! Упрямая, гордая… Дура!
И я дурак.
Когда приехал к дому, охранник как раз
