состояться в лютеранской церкви. Просьбы Джен и её матери полностью игнорировались; не имело значения, что она была матерью невесты.
Дэррил решал всё, вплоть до фасона свадебного платья и фаты Джен. По сути, она стала его марионеткой, хотя никогда не чувствовала себя таковой. Джен считала, что понимает Дэррила, потому что видела, как его воспитали. Он привык к матери, которая жертвовала всем ради семьи, и к отцу, который проповедовал наказание огнём и серой. Хотя Дэррил говорил, что не хочет повторять путь родителей, Джен понимала, что Дэррил может быть чрезвычайно придирчивым и эгоистичным.
Она догадывалась, что своим упрямством он, возможно, пошёл в отца, но не позволяла себе думать об этом.
Они не могли позволить себе особо пышную свадьбу (или медовый месяц, если уж на то пошло), поэтому вдвоем проехали пару часов на юг, в государственный парк Камберленд-Фоллс в Кентукки, где царила обстановка в стиле деревенского уединения, и сняли комнату с двумя односпальными кроватями. Стоял конец 60-х, расцвет эпохи цветов и свободной любви, но никого в горах, казалось, это не волновало, и молодожёнов это вполне устраивало.
По мере развития их брака Джен поняла, что Дэррил очень похож на отца, что было для неё проблемой. Она и так понимала, что Карлтон вечно прикрывается Евангелием вместо поиска ответов, а теперь оказалось, что и Дэррил прикрывается своей медициной. Муж, казалось, не вывозил реальной жизни, близких отношений. У него на всё был стандартный ответ и решение, которое казалось ему логичным.
— Его приучили ходить в церковь, — вспоминает Джен. — Он никогда не делал ничего такого, что не приличествовало бы проповеднику и его семье. Он должен был сохранять осторожность в словах. Он убирал в церкви, состоял в бойскаутах, но никто никогда не заботился о его душе.
Чем больше Джен узнавала Дэррила, тем больше понимала, что его тяготит быть сыном проповедника. Он чувствовал себя ущемлённым, живя под постоянным пристальным вниманием прихожан и железной воли отца. Став взрослым, Дэррил жаловался, что Карлтона никогда не было рядом с ним. Его единственным воспоминанием об отце была какая-то совместная рыбалка.
— Он действительно плакал из-за отсутствия отца, — признаётся Джен. — Вот насколько глубока была рана в его душе.
Однако Дэррил наступал на те же грабли. Он постоянно работал в больнице и почти не брал выходных, чтобы расслабиться. Наконец Джен и Дэррил сели и поговорили. Они пообещали друг другу, что будут проводить больше времени вместе, что когда у них появятся дети, то на первом месте будут именно дети.
В первые годы брака Дэррил изо всех сил старался, чтобы в их жизни было по-другому. Он по-прежнему занимался карьерой, но каждую субботу вечером приглашал Джен на танцы. Тогда Дэррил казался абсолютной мечтой. Он был потрясающим знатоком во всех областях, они обедали в лучших ресторанах города. Джен хранила коллекцию спичечных коробков и меню, дорожа временем, проведенным наедине с мужем. Конечно, так было в течение их первых 6 лет совместной жизни, пока не появились дети.
И пока Дэррил изо всей силы стоил карьеру, Джен еле уговорила его купить для них первый дом, который он сначала не решался покупать, но потом был вполне счастлив. Было начало 70-х, и молодой врач ходил с огоньком в глазах. Он по-прежнему любил жену, а на светских раутах показывал Джен коллегам — у неё был изысканный вкус в одежде, и она хорошо держалась. Они ели кресс-салат и пальмовые сердцевинки и потягивали кофе из демитаса на пышных приёмах в таких местах, как "Banker's Club" и "Mecklenberg Gardens".
Дома Джен устраивала экстравагантные званые обеды для других врачей и их жён, а зимой, когда погода в Огайо становилась ненастной, Дэррил увозил её в фантастические места, такие как Багамы и Лас-Вегас. Это были годы стажировки, когда они были молоды и без ума друг от друга.
— Когда родилась Дебби, Дэррил повторял, что нашим отношениям пришёл конец, — признаётся Джен. — Он отдалился от меня и ребёнка. Он не мог оставаться с нами. Для него это был конец удовлетворения его потребностей.
Как раз тогда, когда Джен он был нужен больше всего, Дэррил стал эмоционально холодным. Он был взволнован во время беременности, но не присутствовал при родах. Дэррил ассистировал при стольких родах, что Джен просто не могла в это поверить. Когда родилась Дебора, она поняла, что мужу не хочет делиться её вниманием и возненавидел ребёнка. Более того, Дебора не была мальчиком, как он надеялся, и хотя он никогда не признавался в этом, это стало совершенно очевидно много лет спустя, когда рождение Джона приобрело для него совершенно иное значение.
— Я просто продолжала отрицать, что Дэррил избегает меня, и считала, что мне так повезло с Джоном, — вспоминает Джен. – Муж весь день пропадал, а когда приходил домой, он был не с нами, а я продолжала надеяться, что всё изменится к лучшему.
Конечно, этого не произошло. Всё наоборот стало ещё хуже. А когда родилась Бекки, в семье было уже две девочки, обе из которых требовали внимания Джен. Джен изо всех сил старалась угодить своему мужу, но на Дэррила, сколько бы особенных ужинов она ни устраивала, чего бы ни пробовала в спальне, ничто не производило впечатления.
Чем больше Дэррил зарабатывал, тем больше увлекался материальными благами. Он приходил домой в восторге от новой спортивной машины или меховой шубы для Джен, и предполагалось, что от этого всё станет лучше. И долгое время, признаёт Джен, так оно и было.
— Я была зависима от Дэррила, — размышляет она. — Я была слишком благодарна ему за любовь и заботу обо мне. Но это была забавная любовь. Оказалось, брак удерживает пару вместе, только пока они любят друг друга.
Но с годами Джен поняла, что платит довольно высокую цену за свой образ жизни. С Дэррилом у неё было всё, что она хотела: оригинальные произведения искусства с автографами, сейф, полный украшений с бриллиантами, костюмы и пальто на лисьей подкладке, членство в эксклюзивных клубах, — но счастья не было.
25
К середине 1980-х семья Суториус сформировалась окончательно. Дети выросли, а Дэррил и Джен уже проводили отпуск по типу второго медового месяца. Есть их совместная фотография в "Maison De Ville" в Новом Орлеане в 1985 году. Они сняли номер-люкс в Одюбоне и участвовали в шумной вечеринке. Поводом к приезду была конференция Американского колледжа грудных врачей,
