Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
— Подождите, — повторила она и подняла на него глаза. В ее лице не было ни кровиночки. — Вы можете мне помочь, Александр Борисович? — она понизила голос до шепота. — Я не останусь в долгу, я хорошо заплачу вам. Я вас очень прошу, помогите мне…
Гром не грянул, мужик не перекрестился, но раздалось многозначительное покашливание, отогнулась штора, и в проеме обозначился Манцевич. Он вышел вкрадчивым лисьим шагом, одарил Турецкого неласковым взглядом и очень придирчиво уставился на Ирину Сергеевну. Она побледнела еще больше, непроизвольно прижала руки к груди.
— Не помешал? — тихо осведомился Манцевич.
— Вы что-то хотели, Альберт? — пробормотала Ирина Сергеевна.
— Несколько слов по поручению вашего мужа, — Манцевич склонился в иезуитском поклоне. — Мне кажется, вы уже закончили беседу с нашим уважаемым детективом.
Ирина Сергеевна сникла. Разочарование, конечно, было чувствительным, но Турецкий не подал вида. Можно было возмутиться, попросить оставить их, дать спокойно договорить, но неясное чувство подсказывало, что после явления этого демона Ирина Сергеевна уже ничего не скажет. Нужно дать ей время.
Он надменно кивнул и вышел на палубу. Чувствительная спина напряглась под двумя взглядами — один был сверлящий, другой умоляющий…
Южный ветерок встряхнул застой в голове. Он дошел до ближайшего шезлонга, машинально поправил сползшую накидку. С верхней палубы открывался восхитительный вид на безбрежное море. Почему он раньше не замечал? С наветренной стороны море выглядело серым, лишенным привлекательности, с подветренной — искрилось на солнце, переливалось лазурью, казалось мягким, гостеприимным, не опасным. Граница между двумя стихиями была размыта и проходила примерно по линии «Антигоны». Судно покачивалось на щадящей волне, и в данный момент, надо полагать, никуда не плыло. Беспардонной француженки в шезлонге уже не было, что являлось, несомненно, положительным моментом. От фигурантки осталось черное парео, загнанное ветром под стол. А еще оставался матрос Глотов. Он продолжал ковыряться под мачтой.
Турецкий обернулся. Дверь в кают-компанию была стеклянной, сквозь нее просвечивала не очень-то жизнеутверждающая сцена. Ирина Сергеевна продолжала сидеть, смиренно сложив руки на коленях, вокруг нее медленно прохаживался Манцевич и, судя по движению губ, что-то говорил. Сообщал он, видимо, не очень радостные вещи — голова Ирины Сергеевны опускалась все ниже. Отсюда вытекало, что, если Манцевич являлся выразителем воли супруга (а иначе быть не могло), со свободой передвижения и прочими свободами, включая самовыражение и привычку сорить глупостями, у Ирины Сергеевны были серьезные проблемы. Она поднялась и растаяла — вышла из кают-компании через заднюю дверь. Манцевич подошел к стеклянной двери, равнодушно посмотрел на Турецкого и, отнюдь не смутившись, что их взгляды встретились, повернулся и тоже растаял.
— Добрый день, — поздоровался Турецкий с матросом.
— Вечер уже, — проворчал тот, пристраивая под мачтой пустую катушку, с которой смотал весь трос.
— А вы с коллегой многостаночники, — похвалил Турецкий. — Можете и с парусом работать, и с мотором. Может, и еще чего можете?
— Чего это? — неодобрительно покосился на него Глотов. Он снял рубашку, остался в одной тельняшке. Он был примерно одного роста с Турецким, но последний явно проигрывал по телесным показателям. Физиономия матроса издали казалась мужественной, а вблизи выяснилось, что у него беспокойно бегают глаза. Подозрительный тип. Явно не из тех, с которыми безопасно ходить в разведку.
— Ну, не знаю, — пожал плечами Турецкий. — Нападение пиратов, например, отразить. Я слышал, эти парни вконец распоясались. Вдруг проберутся через Дарданеллы?
— Ерунду говорите, — проворчал Глотов. — Че спросить-то хотели?
— А то же, что у всех. Как провели вчерашний вечер? Не видели ли чего-нибудь ошарашивающего? Как относились к покойному? А главное, как он к вам относился?
— Не знал я этого паренька, — проворчал Глотов, пряча глаза. — И Шорохов не знал. Мы тут люди маленькие. Делаем свое дело — нам за это деньги платят.
— Хорошо платят?
— Хорошо, — подумав, допустил матрос, — только мало. Но другие и этого не получают. За два дня — по восемь тысяч рябчиков на брата. Мог бы и добавить хозяин.
— Кризис на планете, — напомнил Турецкий, — куда вам больше?
— Уж не отказались бы, — огрызнулся Глотов. — Здесь нет рабочего дня, вкалываем круглые сутки. Спим по три часа — и то по очереди. А если вдруг какая техническая неприятность? Эта посудина, между прочим, далеко не новая, просто ее покрасили недавно. Ходовая изношена, корпус ржавчиной цветет, половину механики давно пора на слом, а остальную — хотя бы перебрать. Хозяину устали твердить: яхту надо ставить на капиталку, так он из года в год тянет, все откладывает, скряжится. Считает, что раз не тонет, стало быть, все в норме.
— Все равно посудина знатная, — вздохнул Турецкий, — бешеных бабок, наверное, стоит.
— Каждому свое, — презрительно бросил матрос.
«Одним все, другим ничего», — подумал Турецкий.
— Как она у вас по-научному — круизная крейсерская яхта?
— Наверное, — пожал плечами Глотов. — Для нас это просто килевая яхта. Не понимаете? Днище у нее переходит в балластный киль — или фальшкиль. Эта штука повышает устойчивость. И препятствует сносу при ходе под парусом.
— Я так и думал, — кивнул Турецкий. — Так что насчет вчерашнего?
Расплывчатые вопросы подразумевали расплывчатые ответы. Матрос выполнял свою работу, а на остальное ему глубоко и с прибором. Какая ему разница, что там творится у богатеньких? Миры-то параллельные — по определению не пересекаются. Для пассажиров персонал не существует, для персонала — пассажиров. И те и другие тихонько презирают друг друга.
— Но глаза-то вам не завязали, нет? — на всякий случай поинтересовался Турецкий. — Может, припомните что-нибудь полезное? Помогите, мы же с вами коллеги. И вы, и я занимаемся, хм, обслуживанием…
Как так вышло, что матросы, которым вверили присмотр за яхтой во время стоянки, проморгали постороннего? Глотов недоуменно пожал плечами и ответил, что они с Шороховым уже обсуждали это тему. Видно, оба куда-то отлучились, ведь у них, кроме присмотра за яхтой, уйма других дел. Если сам гражданин не помнит, как он сюда попал, то какой спрос с загруженных работой матросов? Ну, виноваты, что теперь? Премиальных и так нет, лишать нечего. Если откровенно, то кое-что Глотов, конечно, помнит. Когда Лаврушины ступили на борт и те, что постарше, скрылись в помещениях нижней палубы, двое молодых слегка повздорили. Девушка бросила резкую фразу, задрав нос, ушла внутрь, юноша всплеснул руками и, гримасничая, побежал за ней. Герда сильно испугалась, когда Глотов заглянул на камбуз. Ему показалось, что она что-то спрятала за спиной, и глаза у нее были шире обычного. А потом к ней толстяк приставал. А еще француз украдкой жевал какие-то таблетки, а его жена необычным тоном (то есть серьезным), что-то говорила по-французски в телефон. А еще Голицын, когда все разошлись, прямой наводкой обматерил жену, — на верхней палубе при открытых дверях было слышно (да и видно), что творится в кают-компании. Он быстро остыл, похлопал ее по плечу, ускакал, а она таким взглядом смотрела ему вслед… «Каким взглядом?» — уточнил Турецкий. Глотов объяснил, как мог. Дескать, женщины — тот еще народец. С мужчинами проще. Мужчина прощает и забывает. А женщина прощает — и только. Видимо, матрос был большим специалистом по части женщин.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
