После того, как он меня разбудил в машине и мы поднялись в свое жилище, я смогла лишь стянуть куртку. Пока стягивала, думала о том, что нужно принять душ и выпить какое-либо средство экстренной контрацепции. Но едва я присела на кровать, чтобы снять джинсы... Что случилось затем, я вспомнить так и не смогла.
Мне снился снег. Искрящееся снежное поле, слепящее глаза до слез. То, которое я часто видела в детстве, когда отец брал меня с собой. Я оглядывалась и звала его. Но не могла найти, хотя очень хотела. Потом посмотрев на себя, поняла, что я уже взрослая, а значит папа не отзовется. Ведь его больше нет. Сначала мне было очень холодно. Я почему-то была в одной спортивной майке. Среди солнца, мороза и снега. А вдали был лес. И там не было солнца. Деревья стояли хмурые, удерживая ветвями снежные шапки. Почему-то мой взгляд был прикован именно к лесной опушке. А еще лес был пугающим, заставляющим мою кровь стыть в жилах. Вдруг я уловила движение на опушке и увидела их. Волков. Огромных. Белых. Выделяющихся на темном фоне леса. Захотелось заорать от ужаса. Но я не могла издать ни звука. Потом они помчались в мою сторону. А я развернулась и побежала. Это было практически бессмысленно. Я тонула в снегу. А волки – нет. Я слышала их приближение, их дыхание. Мне показалось, что это все происходит на самом деле. Я чувствовала зверей позади себя. Мне было так страшно, что болело в груди.
И вот, когда мне уже начало казаться, что острые зубы сомкнулись на моей ноге, а когтистая лапа вдавила меня в снег, я услышала:
– Олесь, Олеся! Выпей. Это лекарство, – голос был девичьим, очень мелодичным.
И знакомым. Это был голос Полинки, девушки Матвея.
Но этого не могло быть. Что за странная галлюцинация? Полина в Европе. У нее контракт. Она не может поить меня какой-то дурнопахнущей гадостью. Гадостью – потому что мне удалось сделать несколько глотков.
Мне было очень трудно разлепить веки. Я боролось с собой долго. Или мне так только казалось.
В конце концов мне удалось победить.
Меня приветствовали стены, окрашенные зеленой краской, холодильник, тумбочки, телевизор и казенная койка, застеленная изначально белвм постельным бельём, превратившимся от постоянных кипячений в нечто очень оригинального цвета.
Полинка сидела возле меня со стаканом в руках с жидкостью, которая мне так не понравилась, и обеспокоенно вглядывалась в мое лицо потрясающей красоты голубыми глазами с изящно изогнутыми густыми и черными как смоль ресницами.
Вопрос, где я, задавать не имело смысла. Ответ был очевиден – в больнице.
А вот сколько я здесь, было очень интересно.
– Давно я тут? – выговорила и сама поразилась.
Как ворона прокаркала. Неужели это мой голос? По сравнению с Полинкиным – жуть.
Чувства потихоньку возвращались в мое измученное болезнью тело. И от этого становилось хуже. Болело все.
– Ты неделю была без сознания, в бреду. Мы с Матвеем очень испугались, – ответила девушка.
Это было приятно, что они за меня волновались. Очень приятно. Хоть мне и не хотелось их волновать. Но неделя... Я мысленно застонала. Я так и не выпила контрацептив. И что теперь делать? А с другой стороны, может я зря себя накручиваю. Не могу же я быть настолько невезучей, чтобы забеременеть после одной единственной ночи.
Мысли о Холодове попытались впиться в меня больными колючками, но я отогнала их. Не время сейчас переживать из-за этого.
Да и вообще, кто он такой, чтобы я из-за него переживала?
– Поль, а ты сама почему здесь? У тебя ведь работа, – спросила я, переключившись на свою жизнь.
Девушка улыбнулась. И в палате словно вспыхнуло солнце.
Все-таки какая же она красавица! Удивительная. Не верится даже, что она реальная.
– У нас перерыв в съемках объявили. И я по Матвею очень соскучилась. Вот и прилетела. Очень вовремя. А то Матвей сам бы в больницу попал. Он ведь не отходил от тебя почти.
Чувство вины и благодарность сыну сплелись в один клубок. Эх, Олеся, Олеся, а ведь мать – ты. Взрослая тоже – ты. А заботится о тебе несовершеннолетний сын. Но ведь я не всемогущая, а тоже живой человек.
– Я вам все испортила, – вырвалось у меня с сожалением.
Полька отрицательно покачала головой и пожурила меня:
– Хватит глупости говорить. Главное, что с тобой все было в порядке. Давай я врача позову. Пусть тебя посмотрит.
Я печально вздохнула.
– Давай.
Доктор – невысокая женщина лет пятидесяти в колпаке на голове, из-под которого выбивались каштановые кудряшки, появилась минут через десять, внимательно меня осмотрела, послушала, спросила, на что я жалуюсь.
– На все, – проговорила я тем же каркающим голосом и решила выяснить, – Что со мной?
– Пневмония, – огорошила меня врач. – Но самое страшное уже позади.
Она рассказала мне о схеме моего лечения. Удивленно задрала бровь на мое робкое "когда можно домой".
– Вы чересчур торопитесь. Пока рано. Отдыхайте.
Я и правда чувствовала себя вымотанной. И как только врач вышла из палаты, уснула. Даже не узнав, куда делась Полина. И где Матвей.
Следующие пару дней я много спала, пила таблетки, мне делали уколы и капельницы. Круглосуточный пост в моей палате дети сняли. Я удивилась, что нахожусь в палате одна. На это Матвей ответил, что это специфический сервис. Уточнять, что он имел в виду, я не стала. Когда мысли о Владе лезли в голову, я их гнала от себя. Правда, с переменным успехом. Но мне на выручку пришла болезнь. Потому что даже банальное усилие, направленное на то, чтобы выпить чашку чая или съесть пять ложек супа, заставляло все внутри меня дрожать, будто холодец, а еще мой бедный организм покрывался ручьями холодного пота. Я ложилась снова, отдыхала какое-то время и только потом допивала чай или съедала суп. Мне было не до сердечных терзаний. Да и потом, у меня был классный секс. И на этом всё! Никого я завоевывать не собираюсь. И что-то доказывать – тем более.
После обеда в дверь палаты постучали. Мне это показалось странным, так как в это время меня не беспокоили.
После приглашения в палату зашел тот мужчина, которого я видела в охотничьем домике, Тимур, кажется. Он, как и в нашу прошлую встречу, занял значительную часть пространства.
Я уже почти задремала, поэтому даже не стала удивляться тому, что он находиться здесь.
Я ожидала, что он заговорит, но он стоял, молчал и разглядывал меня с нескрываемым интересом. Загадочные мужчины вызывали у меня с недавнего времени приступы раздражения, поэтому я спросила, не стараясь прятать недовольство в голосе:
– Вам что-то нужно?
Выражение лица визитера приобрело оттенок – не обращайте внимания на раздраженных женщин – может быть, у них неудобные трусы. Однако учитывая, что вслух он ничего не озвучивал, придраться мне было не к чему.
