– Да, – сказала она с нежностью в голосе. – Я остаюсь.
Наконец-то, впервые за долгий промежуток времени, три человека были счастливы оттого, что обрели друг друга.
А дальше все пошло своим чередом. Дайана немедленно отправилась с Эдэмом наверх. Его нужно было вымыть и переодеть. Росс простился с Дэвидом, и тот уехал. Брюс тоже заторопился. Он специально приехал сюда, чтобы только Дайане не возвращаться в Хьюстон одной. Такое внимание вызвало у Росса раздражение, поэтому он повел себя с Брюсом менее любезно, чем тот заслуживал.
Когда Брюс сел в «феррари», Росс захлопнул дверцу и сказал:
– Спасибо, что одолжили Дайане машину и нашли время приехать за ней.
– Ради Бога! Я всегда рад оказать ей услугу, – парировал Брюс как бы между прочим, поворачивая ключ зажигания. Улыбнулся рассеянно, хотя в душе был польщен, что такой мужчина, как Росс, кажется, приревновал его.
– Через пару дней сам привезу ее в Хьюстон, чтобы закончить там дела. – Желаю, чтобы у вас все было хорошо, – заметил Брюс.
Реплика повисла в воздухе. Когда все хорошо, от подобных пожеланий, как правило, воздерживаются.
Брюс повернул голову и широко улыбнулся, увидев Дайану в окне второго этажа. Она, высунувшись по пояс, махала ему на прощание. Брюс помахал в ответ.
– Прелестная женщина, – заметил он с нескрываемым восхищением, но таким тоном, чтобы довести Росса до точки кипения. – Вы уж, пожалуйста, на этот раз отнеситесь к ней как подобает, а не то ответите мне. Моей второй жене было столько же…
Росс не слишком хорошо знал Брюса и потому не понял, что тот лишь подшучивает. Побледнев, он хотел было резко осадить Диксона, но тот мгновенно врубил мотор на полную мощность и умчался.
Сунув руки в карманы джинсов, Росс с ненавистью смотрел вслед удаляющейся красной «феррари». Брюс был именно такого сорта мужчиной, который, по понятиям Мадлен, как нельзя более годился в мужья ее дочери. Однако Дайана все-таки предпочла его, подумал Росс. Три года прожила одна в Хьюстоне – и ни одного романа. Стало быть, оставалась верна ему, значит, не считала себя свободной от брака с ним, хотя однажды и оставила его не моргнув глазом… Успокоившись, он побрел к дому.
Остаток дня ушел на то, чтобы вернуть Эдэма в привычный распорядок. Каждый из родителей при этом играл свою роль, не соприкасаясь друг с другом. Дайана почувствовала, что Росс избегает контактов с ней, и потому целиком посвятила себя Эдэму, стараясь не думать о сложных отношениях с Россом. Поскольку Эдэм пропустил день в школе, Дайана усадила его за уроки сразу после завтрака и сама села рядом. Просматривая его тетрадки, она пришла в ужас от его безалаберности и неряшливости. Эдэм оказался крайне неусидчивым, каждые пять минут просил разрешения встать из-за стола, чем вывел ее из терпения.
– Нет! – сказала она, когда он в десятый раз попытался отпроситься в туалет. – Пока не решишь вот эти примеры, – она отметила закладкой две страницы в задачнике, – никуда не пойдешь.
– Но…
– Никаких «но». Не раньше, чем перевернешь вот эту страницу.
Когда она проверила все его тетради, поняла, чем объяснялась его неусидчивость. Он многого не знал. Можно было подумать, что он пропустил не один день, а несколько. Вероятней всего, ребенок был настолько удручен семейными неурядицами, что школьные предметы ему просто не шли на ум. Серьезные пробелы в знаниях были очевидны.
Всю вторую половину субботы Росс провел, работая за своим письменным столом в гостиной. Время от времени он откидывался на спинку стула, прислушиваясь к голосам домочадцев. То Дайана объясняла что-то нежным голосом, то Эдэм выражал свой протест. Потом следовала ее длительная нотация, сопровождаемая тяжкими вздохами Эдэма.
Росс радовался. Пусть занимается с Эдэмом, думал он, по крайней мере избавит его от необходимости общаться с ней. Да и с сыном отношения станут ровнее!
Поздно вечером, когда Эдэм уже спал, Дайана и Росс лежали в кровати и молчали. Ни он, ни она не начинали разговора, хотя каждый думал об одном и том же: вот оно счастье – впереди целая ночь, а если все будет хорошо, то впереди много таких ночей.
Когда Дайана потянулась к бра над изголовьем кровати, чтобы выключить свет, Росс обнял ее, прижал к себе. Его горячее дыхание опахнуло ее лицо, и она наморщила нос.
– Я хотела потушить лампу, – сказала она смущенно, не понимая, чем вызван его порыв.
– Не надо! – приказал он. – Хочу видеть тебя. – Его глаза сверкнули, – Каждый сантиметр, всю с головы до ног.
Она съежилась под его пристальным взглядом. Захотелось спрятаться.
– Мы же всегда выключали свет. Я так привыкла, – заметила она и упрямо потянулась к выключателю.
– Оказывается, у нас есть устоявшиеся традиции, а я и не знал, – хмыкнул он, перехватив ее руку. Потом поднес ладонь к губам и стал целовать ее пальцы. – Тогда это подходящий момент заявить, что секс не относится к разряду привычек, в него, как и в еду, необходимо вносить разнообразие.
– Кажется, с тобой мне рутина не грозит, – улыбнулась она, наматывая прядь его волос на мизинец.
– Со мной, разумеется! А с кем же еще? На Дайане была дорогая ночная рубашка из тончайшего натурального шелка. В неярком свете шелк поблескивал, льнул к ней, будто это была ее вторая кожа, – грудь, плечи, живот вырисовывались особенно рельефно. Он снял с нее рубашку и швырнул на одеяло, давно уже громоздившееся в ногах.
Он долго смотрел в ее глаза, синие, сверкающие, как сапфиры. Они не разговаривали, потому что говорили их глаза, улыбки. Язык любовников понятен всем – словами часто не передашь то, что чувствуешь, сплетаясь в страстных объятиях.
В эту ночь они почти не спали. Он будто не мог поверить в то, что она в его доме, в его постели. Кидаясь в нее, как в омут, он хотел утопить в бурных волнах страсти все свои сомнения. Дайана принадлежит ему, будет всегда с ним – в этом он хотел убедиться. А она хотела лишь одного: чтобы он вернулся к ней навеки, любил ее, как прежде, – ибо чувствовала, что пока он с ней телом, но не душой.
Глава восьмая
Дайана наклонилась к зеркалу. Она уже вдела в мочку уха жемчужину в золотой оправе и собиралась было закрепить серьгу, но рука дрогнула, и малюсенький винт упал вниз, утонув в высоком ворсе ковра.
– Ах, какая растяпа, – подосадовала она вслух и вновь вспомнила разговор с матерью по телефону. Конечно, это она вывела ее из себя!
Мадлен позвонила во второй половине дня, и сразу же по сдержанному, прохладному тону ее голоса Дайана поняла, что разговор пойдет о Россе.
– Дорогая, надеюсь, согласишься со мной, если я скажу, что…
Дайана мгновенно почувствовала, какая опасность заключена в невинной фразе «…надеюсь, согласишься со мной…» Мадлен свои разносы обычно начинала вежливым вступлением. Мать относилась к числу тех женщин, про которых говорят: на языке мед, а на сердце лед. Она считала себя истинной южанкой и настоящей леди, а это означало – политес прежде всего. Не повышая голоса, расточая улыбки и любезные слова, она могла мгновенно уничтожить человека. Ее обходительность и учтивость позволяли ей совать свой нос в дела других, даже если ее об этом не просили.
