– Слышь, пацан! – прошептал он едва слышно, желая сейчас одного – чтобы его тюремщик не обнаружил тут присутствия мальчишки. – До Москвы далеко?
Мальчишка не ответил. Сидел за кустом и молча пожирал Юшкина глазами.
– Ты глухой? – прошипел ему Юшкин.
– Ты че, дядя? – так же шепотом ответил малолетний вор. – Какая Москва? Тут до Петрозаводска семнадцать километров!
Юшкин обомлел. Но испугаться по-настоящему в эту минуту он не успел, потому что от дома его позвал парень.
– В дом! Пора уже! Хватит на сегодня!
Совершенно растерянный Юшкин поднялся и пошел на зов. Он шел как лунатик, на ватных ногах, не разбирая дороги. Петрозаводск! Это где? В Карелии? Сколько же тут до Москвы, ё-моё!
* * *
Китайгородцев заехал за Марецким рано утром. Композитора пригласили на телевидение. Накануне они договорились, что Китайгородцев будет у него в восемь утра, но приехал он в половине восьмого. Накануне поздно вечером Китайгородцев разговаривал с Костюковым, который рассказал, что ему удалось раскопать за последние дни. Новостей было много, и одна неожиданнее и хуже другой.
Подъехав к дому, Китайгородцев прямо из машины позвонил своему клиенту.
– Алло! – раздался в трубке спокойный голос человека, которого ничто не тревожит.
– Я внизу, – доложил Китайгородцев.
– Разве уже восемь?
Ни удивления в голосе, ни досады. Вот Китайгородцев так не умел.
– Нет, сейчас половина восьмого. Просто знайте, что я уже здесь.
Что он готов, и клиент может на него рассчитывать.
Без десяти восемь в машину позвонил Марецкий:
– Я выхожу.
Это Китайгородцев так его приучил. Клиент не может выходить к машине в одиночестве. Его у дверей квартиры должен встретить телохранитель. Потому что сразу за бронированной дверью квартиры встречает пугающе недружелюбный мир. Мир, полный опасностей.
Китайгородцев вошел в подъезд. Дом под охраной. Тут дорогое жилье, и жильцы не из простых. Охранник кивнул Китайгородцеву как старому знакомому. Лифт. Нужный этаж. Едва Китайгородцев позвонил, Марецкий открыл дверь. Вальяжен, по обыкновению хорошо одет и благоухает дорогим парфюмом.
– Привет! – сказал коротко.
Неужели даже не подозревает о том, какая опасная возня вокруг него затеяна? Неужели ни разу ни в чем не усомнился? Неужели спокойная и безбедная богемная жизнь так его расслабила, что он не задумывается о подстерегающих опасностях?
Китайгородцев вызвал лифт.
– Игорь Александрович! – сказал вполголоса. – Получены новые сведения.
Пришел лифт. Открылись двери.
– Какие сведения? – спросил Марецкий, входя в лифт.
– Касающиеся генеалогического древа. Этой схемы, которую вы мне показывали.
Пауза. Лифт как раз прибыл на первый этаж. Там охранник. Марецкий явно не хотел обсуждать эту тему при посторонних. Он молча кивнул охраннику, проходя мимо. И только уже на улице произнес с досадой:
– Ну что там у тебя?
У него стремительно портилось настроение.
– Мои коллеги провели небольшое расследование, – сказал Китайгородцев. – Увы, но преподнесенная вам схема является фальшивкой.
Сели в машину.
– Ну тебе-то какая разница? – со всевозрастающей досадой осведомился Марецкий.
– Минуточку! – просительно сказал Китайгородцев.
Ведь он еще только подступался к самому главному.
– Дело не в том, что вам подсунули фальшивку, заработав на этом деньги. Все намного серьезнее, Игорь Александрович. К этому старику приходил человек и попросил его состряпать фальшивку и даже заплатил деньги. За фальшивку заплатил, заметьте.
– О ком ты говоришь?
– Мы пока не знаем. Но мы его найдем.
– А он был, этот человек?
– Да! – твердо сказал Китайгородцев.
– И он заплатил деньги?
– Да!
– Сколько?
– Десять тысяч рублей отдал сразу и еще столько же пообещал заплатить по выполнении заказа.
– Ну и как? Заплатил?
– Думаю, что заплатил.
И тогда Марецкий засмеялся. Он смеялся и качал головой.
– Я когда-нибудь узнаю, кто это сделал! – говорил он сквозь смех. – Я когда-нибудь обязательно узнаю! Послушай, я-то думал, что это дедуля на мне решил подзаработать, и все удивлялся, как же он, старый хрыч, не побоялся пойти на подлог. А это, оказывается, и не он вовсе!
И снова смеялся, захлебываясь. Смеялся до слез.
– Слушай, это же большущий скандал! Эти подонки меня разыграли!
– Кто? – спросил Китайгородцев.
– Если бы знал, я бы этих шутников размазал по стенке!
Китайгородцев ничего не понимал. И выражение лица у него, наверное, было соответствующее.
– Ну чего тут непонятного! – сказал Марецкий. – Это кто-то из своих! Подстроили каверзу и теперь исподтишка посмеиваются! В тусовке без розыгрышей не обходится! Ты знаешь, как зло иногда шутят? Одного детского писателя однажды так подставили, что моя история – это просто детский лепет на лужайке. Давняя история, но про нее до сих пор вспоминают. В общем, кто-то из записных шутников звонит этому писателю по телефону и на полном серьезе говорит, что так, мол, и так, звонят ему из министерства – то ли морского, то ли речного, не помню, и вот на коллегии министерства принято решение одному из новых пассажирских лайнеров дать имя товарища писателя, потому как орденоносец, лауреат и секретарь Союза писателей и вообще. Ну, и не будет ли товарищ писатель любезен дать свое согласие. Ну, тот, естественно – «хм», «гм» – волнуется, все-таки не каждый день твоим именем корабли называют. В общем, дал он согласие. Его поблагодарили и обещали позвонить. Проходит время. Звонок. Тот же шутник серьезным голосом и вроде как с извинениями – неувязочка, мол, товарищ писатель, случилась: пассажирского лайнера нет, зато есть сухогруз, но сухогруз большой, и давайте ваше имя ему дадим. Ладно, говорит он, помявшись. Пускай будет сухогруз. Еще время проходит. Через несколько дней снова звонок. Первым делом перед бедолагой этим извиняются, говорят, что даже как-то неудобно теперь обращаться, но решение коллегии есть, и надо что-то делать… В общем, предлагается почти равноценная замена. Вместо сухогруза – баржа. Писатель уже совсем расстроился, но хоть и баржа, а все-таки корабль… В общем, и тут он соглашается. Но и на этом, понимаешь, шутники не остановились. Когда они звонили последний раз, вместо баржи был уже буксир!
Марецкий засмеялся смехом человека, которому наконец-то открылась подоплека происходящего и оттого, что все прояснилось, так легко и безоблачно стало на душе, что почему бы действительно не посмеяться.
