Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
мне, как важно быть пуленепробиваемой. Он этого не требовал, он часто сочувствовал моему поколению, которое, по его словам, страдает сильнее, чем его поколение, из-за цифровых и обработанных записей (которые изменили ожидания от живых выступлений) и из-за высокого уровня соперничества, доминирующего в сфере. (На самом деле достойных музыкантов значительно больше, чем денег и лести в нынешнем бюджете индустрии.) Но его задача как преподавателя заключалась в том, чтобы помочь мне стать успешной скрипачкой, а без пуленепробиваемости добиться успеха было вряд ли возможно.
Он был первым учителем, который использовал слово «пуленепробиваемый», но к тому моменту подобные термины всплывали во время моих занятий уже больше десяти лет.
Помню, как играла на мастер-классе в NEC, когда мне было тринадцать. Преподаватель, который давал мастер-класс, был известным, приятным, но напыщенным педагогом, который всегда напоминал мне Жабу из «Лягушки и Жабы» (только внешне). Не помню ничего из того, что он мне сказал, но никогда не забуду то, что он сказал девочке, которая играла после меня: если она хочет исправить свою плохую интонацию, она сначала должна почувствовать отвращение к ней. На скрипке разница между правильным и фальшивым звучанием заключается в доле миллиметра. Без этого отвращения, утверждал учитель, она никогда не сможет набраться внимания, терпения и техничности, которые ей понадобятся для решения проблемы физической искусности.
Я поняла ход его мыслей. Как и посыл, что он сам посчитал ее – или ее игру (что для меня показалось равнозначным) – отвратительной. Мне так и не удалось избавиться от страха, что я тоже могу вызвать отвращение у преподавателя, коллеги или слушателя, и по сей день я испытываю физическое отвращение, когда слышу (или хуже – играю) что-то фальшивое. Исключение – пение моего мужа, потому что я его люблю и потому что речь не идет о реальной фальши.
А вот другая моя преподавательница на год отстранила меня от настоящей музыки и задала ежедневный режим гамм, этюдов и упражнений, которые я выполняла, пока не заполнила те пробелы, что она заметила в моей технике.
В то время я поддерживала такой подход. Я тоже хотела исправить свои ошибки, и идея не «отвлекаться» на настоящую музыку и разбить акт создания мелодии на научные компоненты показалась мне мерой, которая решит проблему. Но я упустила, что репетиции без чувства привели к тому, что я начала играть без чувства.
Что очень жаль. Потому что чувства – та самая причина, по которой я изначально решила стать скрипачкой.
Та самая причина, по которой я изначально решила стать скрипачкой
Из введения вы, может быть, помните историю, которую любят рассказывать мои родители, о том, как я в два года решила стать скрипачкой. И если вы помните это, то помните и то, что это вранье: хотя я, конечно, начала заниматься скрипкой и горячо любить музыку в два года, действительно стать скрипачкой я решила только в семь лет.
Вот как это произошло.
Я сидела в Андоверской часовне Cochran между моим папой и Марком, коллегой отца в отделе музыки и по совместительству моим преподавателем по скрипке. Марк был прекрасным учителем. Он способствовал моей ранней любви к музыке и потакал моим (иногда удручающе специфическим) музыкальным прихотям, позволяя мне искать и следовать за своим вдохновением, когда это возможно. Если я говорила ему, что влюбилась в саундтрек к старому фильму, он находил эту мелодию. Если я отчаянно хотела сыграть Чакону ре минор Баха, одно из самых сложных произведений для скрипки (слишком тяжелое для мускулатуры семилетнего ребенка), Марк выделял из него отрывок, который я была в состоянии сыграть, и отправлял меня домой с чувством, будто я выиграла лотерею.
Тем вечером в часовне мы слушали концерт: выпускное выступление симпатичного популярного старшеклассника по имени Рекс. Он исполнял Концерт для скрипки ми минор Мендельсона.
Никогда не забуду, что чувствовала тогда, сидя в полутьме под сводчатым потолком высотой с небоскреб, у изножья высокой деревянной колонны с толстыми голыми херувимами на вершине, наблюдая за Рексом в смокинге, спокойным и уверенным. Я все еще помню сияющий звук, парящий над пульсирующим аккомпанементом оркестра, когда впервые услышала это преследующее меня по сей день вступление.
Сейчас я знаю, что это произведение Мендельсона – одно из самых популярных в классическом репертуаре; оно всегда находит себе место в ежегодной программе большинства симфонических оркестров. Но в тот момент моей жизни оно было для меня совершенно новым, и ничто прежде так не поражало меня до глубины души. Я уже сталкивалась с произведениями, которые мне нравились, – с произведениями, которые обещали мне в будущем всевозможные приключения и откликались тому, что я почувствовала бы во время этих приключений. Но этот концерт Мендельсона был первым произведением, которое откликнулось знакомыми мне историями и чувствами. Оно отсылало к темным, освещенным фонарями улицам, восторгу от игры в прятки, радости снежного дня, моему страху перед огромным надгробием на кладбище, с дверью, ведущей в землю, через которую все ожившие трупы смогут приходить и уходить, когда им вздумается. А вторая тема в первой части показалась мне совершенным выражением всей любви и нежности, которую я испытывала к своей семье.
Тем вечером я впервые ощутила, как тишина между каждой нотой может замедлить время. Тогда я впервые перенеслась – понятия не имею куда. Но к тому моменту, как аплодисменты вернули меня, я уже решила, что хочу быть скрипачкой – прямо как Рекс.
После концерта я умоляла Марка позволить мне сыграть Мендельсона. Конечно же, он согласился.
Следующие месяцы, когда я заперлась в своей комнате и просто играла свое самое любимое произведение, когда я чувствовала, как скользят по струнам мои пальцы и смычок – свободно, почти без усилий, – как будто я была марионеткой, а Мендельсон моим кукловодом, – были самыми счастливыми месяцами, которые я могу вспомнить. А Рекс, оказавшийся достаточно терпеливым и добрым, чтобы взять меня под свое крыло, вскоре стал моим героем.
Мастерство
Вы часто можете услышать, как духовные наставники (в плохих фильмах о музыке или мыльных праздничных спешлах на Netflix) говорят что-то вроде: «Играй от сердца». От этого выражения меня мгновенно начинает мутить. Хотя, предполагаю, что в тот период после выступления Рекса с Мендельсоном я действительно «играла от сердца».
Проблема в том, что получалось у меня не очень-то хорошо.
Прочитав во второй главе мои рассуждения о заблуждениях про «прирожденных музыкантов», вы уже знаете, что не существует прямого пути от источника ваших эмоций к
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
