на котором лежала моя рука. Как будто я мог облегчить его боль этим ничтожным жестом.
Больше всего меня поразило на этих похоронах шумное горе собравшихся. Это была самая проникновенная хвала. Самая красноречивая дань уважения. Свидетельство той любви, какую внушала к себе покойная, – не столько того, какой она была, сколько того, какими мы все уже не будем без нее.
Потом дочери Перри и Хелен, Малия и Лиза, запели “О, благодать”. Это было душераздирающе. Предполагалось, что после них слово должен взять Перри. Но он не встал и не поднялся на небольшой помост, а вместо этого обернулся ко мне и протянул мятый листок, свою речь. Сам он не мог вымолвить ни слова. Поэтому у гроба Хелен, лицом к собравшимся, оказался я. Окинув взглядом цветущее кладбище, я подумал, что эта минута в ее обескураживающем совершенстве, возвышенная и волнующая, во всем подобна Хелен. Потом опустил глаза на текст – закапанный слезами, с расплывшимися чернилами.
Читая слова Перри, я невольно схватился за деревянную кафедру, чтобы не дрогнуть. Нынешняя трагедия с Хелен внезапно вызвала в памяти очень трудный период моей собственной жизни – смерть тети Аниты, случившуюся несколько лет назад при драматических обстоятельствах.
После погребения у Гэхаловудов состоялись поминки. Пришло очень много народу. Кейтеры уже не справлялись, и я стал им помогать. Держа в одной руке поднос с закусками, а в другой – бутылку вина, я бродил по комнатам на первом этаже, где группками расположились гости.
Я познакомился с родными и коллегами Хелен. Меня растрогало, что все они меня знали, причем не как Гольдмана, писателя, а как Маркуса, друга семьи Гэхаловудов. Давно я не чувствовал себя настолько самим собой, сбросив на пару часов костюм Гольдмана.
Понемногу разрозненные разговоры свелись к одной общей теме – Хелен. Каждый вспоминал о ней что-нибудь волнующее. Когда настал мой черед, меня попросили рассказать, как мы с ней познакомились. Чтобы преодолеть смятение, я попытался шутить:
– Хелен была невероятная. Чтобы иметь честь познакомиться с ней, мне для начала пришлось смириться с Перри. (По толпе гостей пробежал смешок.) Первый раз я увидел Перри два с половиной года назад, когда началось расследование по делу Гарри Квеберта. До сих пор помню дату, это было 18 июня 2008 года. Такое не забудешь: Перри застал меня, когда я насвинячил на месте преступления, и без лишних слов взял меня на мушку. После чего стал жаловаться, что книга у меня хуже некуда, и потребовал возместить ему пятнадцать долларов, которые он на нее потратил.
– Чистая правда! – подтвердил Перри под общий хохот.
– Я ему дал пятьдесят долларов, у него не было сдачи.
– Была у меня сдача, писатель, но вы меня бесили!
Гости веселились.
– Вскоре после этого эпизода, – продолжал я, – Перри наконец понял, что я отличный парень, и пригласил меня к себе на ужин.
– Исключительно из жалости! Вам тогда угрожали.
– Помню тот летний вечер здесь, в этом самом доме, вечер, когда в мою жизнь вошла Хелен. Она открыла мне душу, как мало кто прежде. Она была сама нежность и ласка. Сама щедрость. Она делала мир лучше. Сегодня, друзья, разговаривая с вами о Хелен, я чувствую одновременно отчаяние из-за того, что ее потерял, и благодарность за то, что мне довелось ее знать. Мы не в ладах со смертью. Не нужно забывать, что она – тоже часть жизни. Чтобы ушедшие оставались живыми, о них нужно говорить. Замалчивая из скромности их память, мы хороним их окончательно. Не так давно мне посчастливилось встретить семью Гэхаловудов во Флориде. Мы ужинали у моего дяди Сола, дорогого мне человека. Я был очень рад, что дядя познакомился с Хелен. Если позволите, я хотел бы его процитировать, привести слова, которые он произнес над гробом моей тети Аниты: “Великая слабость смерти в том, что ей подвластна только материя. Против воспоминаний и чувств она бессильна. Она, наоборот, оживляет их, укореняет в нас навсегда, словно говоря в свое оправдание: ‘Да, я многое отнимаю у вас, но посмотрите, сколько вам оставляю’”.
В тот день у Гэхаловудов мое внимание привлекла одна вещь: я не увидел никого из коллег Перри. Единственным представителем сил правопорядка был Лэнсдейн, шеф полиции штата Нью-Гэмпшир, с которым я познакомился во время расследования дела Гарри Квеберта. Я ожидал увидеть десятки полицейских в парадной форме, явившихся поддержать коллегу в его горе. Меня это настолько потрясло, что я даже поделился своим недоумением с шефом Лэнсдейном.
Действовал я тонко: предложил ему поднос канапе с лососем, которые он брал уже дважды, и, пока он жевал, заметил:
– Не вижу ни одного полицейского, кроме вас.
– Вас это удивляет, Маркус? – ответил он, проглотив бутерброд.
– Признаться, да… Где все коллеги Перри?
Шеф Лэнсдейн недоверчиво взглянул на меня:
– А во время следствия по делу Гарри Квеберта вы никогда не задавались вопросом, почему Перри ведет его в одиночку?
– Честно говоря, тогда я не обратил внимания, но теперь, когда вы сказали…
– Обычно полицейские работают в паре и никогда в одиночку. Все. Кроме Перри Гэхаловуда.
– Почему?
– Он вам не рассказывал, что случилось одиннадцать лет назад?
– Нет.
– Неважно, – решил Лэнсдейн. – Я просто хочу сказать, что Перри уже тогда не был особо близок с остальной командой и дело Гарри Квеберта их отношений не улучшило.
– А как это связано с делом Гарри Квеберта?
– Хватит об этом, Маркус. Сейчас не время и не место.
– Вы сказали или слишком много, или слишком мало.
Лэнсдейн огляделся: мы стояли в стороне, подслушать нас никто не мог. И он произнес доверительным тоном:
– Перри буквально силой вырвал себе дело Нолы Келлерган, его сперва поручили двум другим полицейским. Ситуация была щекотливая, Гарри Квеберт – слишком заметная фигура. Перри убедил меня доверить дело ему. Мы с Перри прекрасно друг друга знали. Я тогда возглавлял уголовный отдел, а уже потом стал шефом полиции штата. Короче, я сделал так, что дело получил он, и коллеги ему этого так и не простили.
– Но зачем ему так нужно было расследовать убийство Нолы Келлерган?
– Думаю, в нем он видел возможность искупить вину. Знаете, Маркус, в сущности, за это я вас и люблю. Вы учинили жуткий бардак с этим делом, но помогли Перри что-то поправить в нем самом.
– Что поправить?
– Больше я ничего не могу вам сказать. Если Перри ни разу об этом не упоминал, значит, у него есть на то причина. Пусть сам расскажет.
С этими словами Лэнсдейн развернулся на каблуках и удалился.
* * *
Когда последние гости и кейтеры ушли, я остался
