«Случилось? Ты что? Ты убил ее и сделал все, чтобы не присутствовать при ее агонии».
Прибыла машина лейтенанта жандармерии.
— И что он говорит? — спросил он у бригадира.
— Разыгрывает из себя невинного, как я и предполагал. Эти итальянцы такие вруны. Послушать его, так он и представления не имеет о том, что здесь произошло.
Лейтенант испытывал к нему не больше симпатии, чем его подчиненный, но старался сохранять хладнокровие.
— Откуда вы приехали?
— Из Пуатье.
— Где вы были весь день? Вас искали повсюду.
— В котором часу?
— Начиная с половины пятого.
— А что случилось в половине пятого?
— Нам позвонил доктор Рике.
Тони совсем растерялся:
— Скажите, лейтенант, что произошло? С моей женой случилось несчастье?
Лейтенант Жорис посмотрел ему в глаза:
— Зачем вы разыгрываете комедию?
— Нет, клянусь каждым волосом на голове моей дочери! Бога ради, скажите, что с моей женой? Она жива?
Тот взглянул на часы:
— Она была жива еще сорок пять минут назад. Я был с ней до последнего.
— Она умерла!
Он не мог в это поверить. Дом был наполнен посторонними звуками, на втором этаже слышались тяжелые шаги.
— Что делают в моем доме все эти люди?
— Они производят обыск, хотя мы уже нашли, что искали.
— Я хочу увидеть свою жену.
— Вы будете делать то, что мы прикажем. С этого момента вы арестованы, Антуан Фальконе.
— В чем меня обвиняют?
— Вопросы здесь задаю я.
Совершенно раздавленный, он сидел, обхватив голову руками. По-прежнему ничего толком не понимая, он был вынужден рассказывать в подробностях, как провел день с самого утра.
— Вы признаетесь, что принесли эту банку с джемом?
— Да, конечно.
— Жена вас об этом просила?
— Нет. Она просила купить сахар и стиральный порошок. Эту банку дала мне Андре Депьер, сказав, что Жизель спрашивала о нем еще две недели назад.
— Вы поехали домой прямо из лавки?
Он заезжал на вокзал… Осматривал поршень…
— Это именно та банка?
Ему сунули ее прямо под нос. Банка была открыта и почти наполовину пуста.
— Думаю, да. Этикетка та же самая.
— Вы сами лично вручили ее жене?
— Я поставил ее на стол в кухне.
— И ничего не сказали?
— Нет. Жена была занята — она снимала белье в саду. — Когда в последний раз вы заходили в ангар?
— Утром, около восьми, чтобы взять машину.
— Вы оттуда ничего не захватили? Вы были один?
— Дочка ждала меня возле дома.
Все это было так недавно и так давно! Весь тот день, со всеми событиями вдруг стал нереальным.
— Вы узнаете это, Фальконе?
Он смотрел на знакомую коробку, которая уже года четыре стояла на самой верхней полке в ангаре.
— Наверное, это моя. Да, точно.
— Что в этой коробке?
— Яд.
— Вам известно, какой именно?
— Мышьяк или стрихнин. Она появилась еще в первый год, когда мы только обосновались здесь. На месте ангара раньше были очистные сооружения, и мясник сбрасывал туда отходы с бойни. Туда стали ходить крысы, и мадам Депьер…
— Минуту! Которая? Старая или молодая?
— Мать. Она дала мне такой же яд, какой она продает всем фермерам. Я даже не помню теперь, что это…
— Это стрихнин. Сколько вы подмешали его в джем?
Тони не сошел с ума. Он даже не закричал, но так сильно сжал челюсти, что сломал зуб.
— В котором часу обычно ваша жена ела джем?
Он был почти как помешанный, но ему удалось выговорить:
— Около десяти часов.
С тех пор как они поселились в деревне, и приходилось рано вставать, у Жизель вошло в привычку перекусывать до полудня. Пока Мариан не ходила в школу, они лакомились вместе. Теперь она еще раз полдничала, когда Мариан возвращалась из школы.
— Значит, вы знали об этом!
— О чем?
— Что она будет есть джем в десять часов? Вы знали, какова смертельная доза стрихнина? Два сантиграмма. Вам, без сомнения, было известно, что яд начинает действовать через десять-пятнадцать минут и начинаются первые конвульсии. Где вы были в десять часов?
— Я выходил от брата.
— Ваша жена лежала в это время на полу в кухне и оставалась там без помощи, пока не пришла из школы ваша дочь, у которой уроки заканчиваются в четыре. То есть она агонизировала в течение шести часов, прежде чем ей пришли на помощь. Не правда ли, все было хорошо организовано?
— Вы сказали — она умерла?
— Да, Фальконе. Не думаю, что вы этого не знали. Вполне возможно, после первого приступа наступило некоторое облегчение, как полагает доктор Рике. Не знаю, почему она не позвала на помощь. Впоследствии, когда конвульсии возобновились, спасти ее уже было невозможно. Вернувшись из школы немногим позднее четырех, ваша дочь обнаружила мать лежащей на полу в таком состоянии, которое я бы предпочел вам не описывать. Она выбежала из дома и, совершенно обезумев, стала изо всех сил стучаться в дверь сестер Молар. Пришла Леонора и позвонила доктору. Где были вы в четверть пятого?
— В Пуатье, в кино.
— Рике поставил диагноз — отравление — и вызвал «скорую помощь» из больницы. Было уже слишком поздно для промывания желудка, и ей могли только ввести успокоительное.
Рике позвонил мне и рассказал о банке с джемом — пока он ждал «скорую помощь», он осмотрел кухню. Хлеб, нож, чашка с остатками кофе с молоком, тарелка, испачканная джемом, все еще стояли на столе. Он даже попробовал джем на язык.
— Я хочу ее увидеть. Я хочу видеть свою дочь. — Сейчас не время встречаться с дочерью — боюсь, толпа вас растерзает. Леонора, уж конечно, поспешила обежать всех и сообщить новость. Мои люди обыскали ангар и нашли эту коробку со стрихнином, тогда я связался с прокурором республики в Пуатье. Вы последуете за мной г-н Фальконе. В жандармерии нам будет удобней продолжить допрос по всем правилам. Поскольку маловероятно, что вы скоро сюда вернетесь, я советую захватить смену белья и другие необходимые вещи. Я пойду с вами.
Задавая вопрос за вопросом, Дьем вынуждал его снова и снова начинать рассказ, вспомнить отъезд из Сен-Жюстен-дю-Лу, как он шел с чемоданом в руках, продираясь сквозь толпу любопытных, которую жандармы едва сдерживали. Одни выкрикивали ему вслед ругательства, другие смотрели испуганно, словно, узнав, что в деревне появился убийца, думали о том, что тоже могли бы стать его жертвами.
