выдержать ограниченную версию теста Тьюринга. Время развития такой программы, предусмотренное самим Тьюрингом на основании оптимистических предположений, оказалось все же недостаточным по отношению к снисходительному критерию теста, намеченному в его работе 1950 года.
В записи радиопередачи 1952 года можно прочесть:
Ньюмен: Мне хотелось бы присутствовать при вашем соревновании человека с машиной, и, может быть, попытаться самому задать некоторые вопросы. Но это будет еще не скоро, если машина должна будет отвечать на все вопросы без ограничений?
Тьюринг: Конечно, для этого понадобится, я думаю, 100 лет.
Таким образом, по оценке Тьюринга, машина сможет достигнуть человеческого уровня в качестве собеседника примерно в 2050 году. Но, как мы видели, у него были в то время серьезные заблуждения, разделяемые его современниками, относительно первоначальной структуры и возможностей мозга новорожденного ребенка…
Бесплотная мысль
Идея машины-ребенка натолкнулась также на другой подводный камень, который сам Тьюринг огорченно сознавал. Это – желательность снабдить подлежащее воспитанию устройство достаточным набором сенсорных органов, конечностей и т. д., чтобы оно могло получать всю совокупность ощущений, обычных для нормального «воспитания младенца». Как признал сам Тьюринг, эта цель практически недостижима. Психолог Роберт Френч убедительно показал, что компьютер лишь в том случае сможет удовлетворить тесту Тьюринга, если он приобретет интеллект взрослого человека, воспринимая мир так же, как мы. При этом он, по-видимому, имел в виду ограниченную версию теста, вроде той, которая обсуждалась в радиопередаче 1952 года. Позиция Тьюринга состояла в следующем:
«Нам незачем также беспокоиться о ногах, глазах и т. д. Как показывает пример мисс Хелен Келлер (родившейся слепой и глухой), обучение можно осуществить с помощью тех или иных средств, если есть коммуникации в обоих направлениях между учителем и учеником».
Раньше он предлагал ограничить свой тест игрой в имитацию со слепым человеком, при этом он хотел избежать, как несущественных для «чистого разума», огромных технических трудностей, связанных с развитием машинных эквивалентов человеческого зрения. Возможно, он хотел также уменьшить роль визуализации в том виде мышления, который надо было имитировать, по отношению к логическим и словесным формам. В таком случае он недооценивал, до какой степени люди с врожденной слепотой могут развить совместное использование других органов чувств, порождая таким образом эквиваленты визуального восприятия – даже тот вид «визуального мышления», который мы знаем из собственного опыта и находим в интроспективных наблюдениях таких мастеров мышления, как Эйнштейн и Пуанкаре.
Восприятие без зрения и «телесное чувство»
Будучи студентом, я близко познакомился с замечательной способностью компенсаторного развития и координации чувств, которой обладал мой слепорожденный друг Мартин Миллиган. Он уверенно передвигался без палки по улицам Оксфорда, пользуясь хранимой в памяти «когнитивной картой», как это делаем мы все. Он строил, обновлял и применял эту карту, интерпретируя поразительно разнообразные невизуальные признаки, – не только эхолокацию с помощью резонанса от лицевых полостей и пазух, но также отражение инфракрасных лучей от зданий, воспринимаемое поверхностью кожи. Он умел все это воспринимать и любезно соглашался подробно описывать мне, как он это делал.
Инженер-психолог Р.Л. Грегори (R.L. Gregory), бывший одно время моим коллегой, опубликовал систематическое исследование еще более замечательного субъекта[48]. На высшем уровне своих навыков этот человек способен был в одиночку ездить на велосипеде! Однако в возрасте 51 года в результате операции пересадки роговицы он приобрел зрение. Теперь он мог «видеть» в том же смысле, как «видит» фотоаппарат. Но поскольку у него в течение всей жизни не было возможности научиться координации визуальных сообщений с данными других органов чувств, в том числе с внутренней регуляцией вегетативных и мышечных процессов, он вначале не мог интерпретировать то, что сообщали мозгу его глаза. Путем упорной тренировки он добился некоторого улучшения своей деятельности в качестве зрячего. Но эта его способность оставалась убогой, по сравнению с его прежними замечательными успехами в обществе в качестве слепого. Окончилось это трагически: через несколько лет он впал в отчаяние и покончил с собой.
Я подробно остановился на сенсомоторном восприятии и управлении, поскольку современные успехи в когнитивной нейрологии укрепили накопившиеся свидетельства о центральной и необходимой роли «телесного чувства» в развитии человеческого восприятия и сознательного мышления. Эти новые знания не только подрывают предположения Тьюринга относительно требуемых ресурсов. Возникают сомнения по поводу возможности и даже целесообразности технического подражания интеллекту человеческого типа. Не лучше ли нам поставить следующие два вопроса:
1. Каковы возможные применения теста Тьюринга?
2. Каковы его ограничения?
Применения теста
Главное преимущество теста Тьюринга состоит в том, что он позволяет быстро и эффективно опровергнуть неосновательные притязания некоторой интерактивной программы на обладание интеллектом. Когда шахматная программа Deep Blue нанесла поражение чемпиону мира Гарри Каспарову, многие люди решили, что эта программа, несомненно, обладает значительным шахматным интеллектом. Но в действительности эта программа была лишь чудом большой вычислительной мощности, где единственным обоснованием каждого хода был просмотр и оценка многих миллиардов позиций. В этой программе не была представлена ни одна нетривиальная шахматная концепция. Собеседнику в тесте Тьюринга достаточно было бы только попросить программу прокомментировать избранные отрывки из только что сыгранных партий, чтобы разоблачить ее притязания. В отличие от этого, любой шахматный мастер легко ответит на эти вопросы таким способом, что коллеги-шахматисты обнаружат в его ответах проявления интеллекта. Отметим важность выбора невидимого человеческого кандидата и спрашивающего из одной и той же интеллектуальной культуры (см. ниже) для предполагаемой версии теста Тьюринга, ограниченной шахматной игрой. В том маловероятном случае, если бы разработчики Deep Blue сослались на незнание программой естественного языка как на единственную причину отсутствия демонстрируемых концепций (в действительности они не выдвигали таких претензий), остался бы эффективный вариант, указанный независимо Пенроузом[49] и Мичи[50]. Вопросы теста можно задавать в виде нарочно сочиненных шахматных позиций, с предложением, чтобы программа ответила на них ходом. Это были бы причудливые позиции, не дающие возможности как-либо применить грубую силу путем опережающего просмотра в течение приемлемого времени, однако эти позиции «с первого взгляда» поддаются известным шахматным концепциям, опирающимся на стратегические соображения. Случилось так, что Пенроуз и Мичи в указанных работах независимо избрали позицию, изобретенную для иллюстрации этого тезиса международным мастером Хартстоном (Hartston) и гроссмейстером Норвудом (Norwood, 1993). Стоит заметить, что методология шахматного эндшпиля, несомненно принадлежащая наномиру машины-ребенка, а именно король с пешкой (на а7) против короля и ладьи, породила концептуально построенную программу, которая способна была доказать свой шахматный интеллект, ответив (с комментариями) на все такие вопросы, поставленные этой программой на международной встрече специалистов по компьютерным шахматам и шахматных мастеров.
Прошло примерно шестнадцать лет с тех пор, как первая обучаемая машина-ребенок была сконструирована
