По иронии некоторые отрицатели изменения климата даже пытались утверждать, что преобладающий консенсус в сообществе геофизиков по вопросу об антропогенном изменении климата сам по себе является “логической ошибкой”, ссылаясь на дело Галилея[113]. Вот их аргументация: поскольку большинство высмеивало и преследовало Галилея в его время за его взгляды, впоследствии оказавшиеся правильными, сегодняшние взгляды на изменение климата, находящиеся в меньшинстве и критикуемые, также могут быть правильными. Это логическая ошибка даже имеет название – “гамбит Галилея”. Дефект “гамбита Галилея” очевиден: Галилей был прав не потому, что его высмеивали и критиковали, а потому, что научные данные были на его стороне. Сообщения об изменении климата от ведущих научных организаций представляют собой, с очевидными неопределенностями, которые четко сформулированы, современное состояние знания по этому вопросу. Мы, ученые, знаем, что почти стопроцентный консенсус сам по себе не гарантирует верности вывода, но знаем и то, что этот консенсус основывается на постоянно проверяемых научных данных.
Возвращаясь к Галилею: в действительности, по крайней мере вначале, он был осыпан милостями. В общей сложности около 400 книг о Галилее[114], порядка 40 % которых одобряли его, было издано только в XVII в. Примерно 170 из них вышло за пределами Италии. Даже заклятый враг ученого Мартин Хорки, впечатленный наблюдениями Галилея за Сатурном, выразил глубочайшее сожаление за нападки на этого небесного кудесника.
Четырнадцатого апреля 1611 г. на банкете, во время которого Галилея избрали шестым членом Академии деи Линчеи, утвержденной Чези, подзорная труба, совершившая переворот в космологии, получила название telescopium. Предложил его теолог и математик Джованни Демисиани[115], и прошло совсем немного времени до появления первой книги об истории телескопа. Она была написана миланцем Джироламо Сиртори в 1612 г. и издана в 1618-м под предсказуемым названием “Телескоп”.
Триумфальное избрание Галилея в 1611 г. ознаменовало собой победу лишь в одной битве. Оно не означало, что ученый выиграл всю войну. Если истинность наблюдений как таковых была принята, это стало всего лишь отправной точкой раздоров из-за интерпретации результатов. Следовало ожидать, что упертые, ярые геоцентристы, вынуждаемые пересмотреть давно лелеемые верования о космосе и положении в нем Земли, не сдадутся без боя.
Как мы теперь знаем, коперниканская модель в том виде, которую отстаивал Галилей, ознаменовала введение новой концепции, сегодня известной как “принцип Коперника”[116]: осознание того, что Земля и мы, люди, не представляем собой ничего особенного, с физической точки зрения, в величественной схеме мироздания. За столетия, прошедшие с предложенного Коперником сценария и открытий Галилея, этот принцип космического смирения утвердился лишь благодаря последовательности шагов, продемонстрировавших, что действительно мы не занимаем в космосе какого-то особого места.
Сначала Коперник и Галилей лишили Землю центрального положения в Солнечной системе. Затем в 1918 г. астроном Харлоу Шепли доказал, что в галактике Млечный Путь сама Солнечная система никоим образом не является центральной. Она находится от центра галактики почти в двух третях ее поперечника, можно сказать, в дальнем пригороде. Наконец, в 1924 г. астроном Эдвин Хаббл открыл, что во Вселенной есть множество других галактик. Сегодня нам известно, что в наблюдаемой части Вселенной содержится, вероятно, до 2 трлн галактик, по новейшим астрономическим оценкам. Словно этого мало, некоторые космологи сегодня размышляют о том, что даже вся наша Вселенная может являться лишь одним из членов гигантского ансамбля вселенных – Мультивселенной.
Интересной иллюстрацией того, с чем пришлось столкнуться Галилею в его стремлении доказать превосходство коперниканской космологии над аристотелевской (или Птолемеевой), является ситуация с Чезаре Кремонини, знаменитым философом и убежденным последователем Аристотеля. Кремонини был коллегой Галилея в Падуанском университете, где они часто вступали в дружеские споры. Он отличался чрезвычайной категоричностью в том, что касалось натурфилософии, настолько, что побоялся даже поставить на полку книгу Уильяма Гилберта о магнитах и магнитной Земле из опасения, что она загрязнит остальные его книги. Хотя Кремонини был атеистом и ярым противником цензуры, однако считал себя обязанным отстаивать учение Аристотеля во всех его формах. Он оспорил мнение Галилея, что новая звезда 1604 г. отстояла от Земли дальше орбиты Луны, поскольку это противоречило доктрине Аристотеля, что любые изменения на небесах возможны лишь в подлунном мире. Когда Галилей предложил Кремонини показать свои открытия, тот, говорят, отказался даже взглянуть в телескоп (как и, кстати, главный философ Пизы Джулио Либри). Это поведение завоевало Кремонини сомнительную честь: упертый аристотелианец Симпличио, выведенный Галилеем в “Диалоге”, был частично списан с него. В действительности, Кремонини стремился к большей глубине понимания, чем открывшаяся в наблюдениях Галилея. Он заметил, например, что если бы Луна являлась землеподобным телом, как предполагали находки Галилея, то упала бы на Землю. В отсутствие теории, способной объяснить, почему этого не происходит (такая ситуация сохранялась до Ньютона), Кремонини был не готов отказаться от аристотелевских взглядов.
Галилей никогда не был склонен верить в невидимые таинственные силы, действующие на расстоянии, подобно той, которую Ньютон впоследствии идентифицирует как силу тяготения. Этот факт сказался на его позднейшей теории океанских приливов. Даже рассматривая эксперименты Гилберта с магнитной силой, он высказал пожелание, чтобы Гилберт предложил своим открытиям объяснение, “надежно опирающееся на геометрию”, поскольку счел его рассуждения “не обладающими той убедительностью, которой, бесспорно, должны обладать естественные, необходимые и непреложные выводы”.
Короче говоря, Галилей в это время не имел возможности разработать оригинальную теорию гравитации, поэтому его беспокоило, что даже если “будет открыто нечто прекрасное и истинное, то будет подавлено их [философов] тиранией”.
Была, кстати, еще одна концепция, с которой у Галилея возникли трудности. Кеплер установил, что круговая орбита не отвечает очень точным наблюдениям Марса, выполненными Тихо Браге в течение восьми с лишним лет. Соответственно, он нехотя изменил свою модель орбиты и сделал ее эллиптической. К его удивлению, он обнаружил, что эллиптическая орбита объясняет движение не только Марса, но и других планет. Это оказалось одним из крупнейших открытий Кеплера, и он описал его в книге “Новая астрономия” (Astronomia Nova), опубликованной в 1609 г.
