Теперь он был другим.
Правда, почти сразу стало понятно, что Вера не в курсе интриг своей сестры. Её так же ввели в заблуждение, вырвали из привычной жизни и зачем-то поместили в их доме.
В совпадения Егор давно не верил.
А значит, Люба каким-то образом узнала об их давней связи и о том, какие чувства он питал к её старшей сестре. Вера – всего лишь пешка в игре Макса и его любовницы. Это было понятно и вызывало странное облегчение, даже радость. Как будто Егору до сих пор было не всё равно.
Вот только он не мог пока понять, какая именно роль отведена Вере. Что задумал его младший брат? Макс всегда был уверен, что его обделяли. Сначала игрушками, потом вниманием родителей, любовью, уважением… да всем.
И он изо всех сил старался привлечь к себе внимание родителей. После той аварии отец впервые поднял руку на Макса, залепив ему пощёчину. Но, по мнению Егора, колотить младшего брата нужно было начинать намного раньше. Например, когда он впервые испортил чужую игрушку только потому, что подарок самого Макса вернули обратно в магазин из-за плохого поведения…
И всё равно Егор был благодарен своему непутёвому братцу. За то, что в его жизни снова появилась Вера. И пусть ещё ничего не было ясно, пусть она делала вид, что не узнаёт его, даже само её присутствие рядом делало жизнь менее горькой.
Ночью он думал о ней. И утром, и в тот момент, когда она так неожиданно выскочила из-за поворота.
Егор опешил и потому так заторможенно отреагировал, ожидая, что, возможно, она начнёт кричать на него и обвинять в столкновении. И ведь будет права – ему даже не пришло в голову притормозить. Но Вера просто сидела на дорожке и смотрела на него. В этот момент Егор многое бы отдал за умение читать мысли.
А потом он понял, что Вера пострадала серьёзнее, чем показалось сначала. Семейный доктор Воиновых диагностировал у неё сотрясение мозга.
И если поначалу Егор жутко перепугался, то, подумав, даже обрадовался. Постельный режим, прописанный Юрием Дмитриевичем, сыграет ему на руку.
Завтра будет праздник в честь дня рождения Егора, где он подпишет договор с китайцами. Мама не зря задумала королевский приём, знает, что стоит на кону.
После заключения сделки Люба уберётся из его дома, а вот её сестре, напротив, придётся остаться. У неё ведь сотрясение, Егор настоит на том, чтобы Вера соблюдала рекомендации врача.
А за неделю он сумеет узнать, почему женщина, в которую был влюблён, так жестоко поступила с ним четыре года назад. И только от её ответа зависит, что будет дальше.
И есть ли вообще у них какое-нибудь будущее.
* * *
От лекарств клонило в сон. Весь день я провела в постели, даже не пытаясь подняться. Мне принесли завтрак, потом обед и ужин. Есть не хотелось, но я обязательно отправляла в рот несколько кусочков, чтобы не обидеть Афину. В её заботе мне виделось что-то материнское, то, что я весьма смутно помнила, поскольку с детства была лишена.
За окном шумели, стучали и всячески напоминали мне, что снаружи по-прежнему идёт самая настоящая жизнь, из которой меня вышвырнули как слепого котёнка. Стало очень обидно и жалко себя. Но поплакать о своей горькой судьбе я не успела – уснула.
Мне снилось, что приходил Егор. Он присел на краешек постели и нежно погладил меня по руке, лежавшей поверх одеяла, потом осторожно сжал пальцы, делясь своим теплом. Хотелось потянуться к нему, но, увязнув в паутине сна, я не могла пошевелиться.
Следующий день прошёл почти так же. Я лежала или спала, мне приносили еду, а потом снился Егор, который брал меня за руку и просто смотрел. Этот сон мне нравился больше всего.
К вечеру мне стало лучше. Я даже самостоятельно сходила в ванную. То, что снова могу обходиться в этом интимном деле без посторонней помощи, меня очень порадовало. Всё же, несмотря на искреннее участие Афины, она оставалась чужим человеком, и её присутствие смущало.
С сумерками за окном загорелись разноцветные фонарики. До меня донеслись негромкие звуки музыки и голоса, которых становило всё больше и больше.
Я не сдержала любопытства, осторожно выбралась из кровати, накинула на себя короткий халатик и подошла к окну.
Фонарики горели по всей прилегающей территории. На террасе были накрыты столы с закусками, к которым подходили гости, пробуя то один, то другой изысканный деликатес. В нескольких шагах работал бар, где смешивали коктейли и разливали по бокалам шампанское. Чуть поодаль на возвышении среди деревьев сидел оркестр, музыканты наигрывали что-то лирическое, трогающее за душу.
Я открыла окно, оперлась локтями о подоконник и слегка высунулась наружу, пытаясь найти среди гостей Егора.
– Жениха моего высматриваешь? – раздался позади меня насмешливый голос сестры.
Я вздрогнула и резко подалась назад. Снова закружилась голова, пришлось прислониться плечом к стене и переждать, пока комната успокоится и встанет на место.
Любаня подошла ко мне и тоже перегнулась через подоконник, как и я минуту назад. Она была одета в узкое чёрное платье от «Гуччи», которое идеально облегало тело, привлекая внимание к каждому изгибу. Волосы были забраны в высокую причёску, в которой яркими звёздочками поблёскивали бриллианты заколок, в тон им сестрица подобрала серёжки и браслет на изящном запястье.
Что и говорить, Любаня была не просто хороша, она была великолепна. И она снова назвала Егора своим женихом.
– Что тебе от него нужно? – спросила я устало.
Всё-таки сотрясение мозга пошло мне на пользу. За прошедшие дни пришлось на многое взглянуть иначе. Сейчас я уже не чувствовала той гиперответственности за сестру, под знаком которой прожила всю жизнь. Только теперь мне стало очевидно, что Любаня уже взрослая, самостоятельная, и у неё свой путь. Даже скорее, своя игра, потому что мне до сих пор не было до конца ясно, какие цели она преследует.
– Ты его не любишь, – это даже мне со всей моей прежней слепотой сестринской любви и опеки стало понятно.
– Не люблю, – она пожала плечами, и этот легкомысленный жест заставил меня рассердиться. Сестрица позабыла, что вокруг неё тоже живые люди со своими чувствами, которым может быть больно.
– Тогда зачем? – не отставала я, почему-то уверенная, что сейчас Любаня ответит.
Ведь она пришла именно за этим, чтобы раскрыть передо мной карты. Но не потому, что вдруг воспылала сестринской любовью, которой, теперь я тоже чётко это видела, Люба была лишена напрочь, а потому, что пришло время.
И это тоже часть той самой игры.
– Потому что ты его любишь… – она смотрела в сад, и я видела только профиль, но скользнувшая по одной стороне рта ухмылка меня испугала. Потому что была мне незнакома. Как и женщина, которой эта ухмылка принадлежала.
– Откуда ты знаешь? – я оставалась стоять у стены, в двух шагах от сестры, и не могла подойти ближе. Что-то неуловимо изменилось между нами. Словно вдруг выросла невидимая стена, за которую не было хода ни одной из нас.
