позакрывает. Когда впитается вся мазь, он должен будет плохо закрываться. Так и след. И боль исчезнет быстро. А чтоб верней её зерно нажать, гораздо лучше голым член держать.
У Клёна дух опять зашелся. Хватило сил на ушко ей сказать: «Мне помоги своей рукою нежной. Похоже, я перестарался малость. Намажь мне тоже всё, чтоб всё впиталось, твоей рукой, боль успокой. Он, правда, чуть разбухнет, говорят. Но ты, ведь, не боишься больше?»
– Я?! Да ничуть! И пусть он будет больше. Во мне вполне он поместиться, Когда уже способен будет жить. – Она ласкала мужа, ей от волненья было трудно говорить. Всё снова с ней всё ладом… Вся боль прошла от благотворной мази. А он по ней глазами лазал, пока она лечила плоть его, коленочки калачиком сложив и сидя рядом… И плоть её ему глаза застила. И, отойдя от боли, от страсти вожделенья застонав, Малашу он на спину опрокинул, ногами ноги ей раздвинул. Сомнений – ни у одного! Лишь выгнулась, ему подставив чрево, чтобы губами затушил его. Его язык горячий гораздо холоднее был, чем складки губ и зев её манящий.
Всё было то ж.. .Едва лишь тело милой задрожало, он под себя его увлёк,Легши поверх её разверстых ног. Но только в этот раз ей в рот сосок попался (не окарала жрица).Второй же в ея пальцах оказался.(Урок запомнила девица.)
О! Это был огонь, его терзающий и рвущий на содрагающие части! И уловив её зерно, он чуть не зарыдал от счастья. Зерно набухло, он явно чувствовал его. Да, третий ключ помалу открывался.
Ногами упираясь, Клён дрожал, зерно толкая и толкая. И губы раздвигались от толчков его, и ноги милой тоже раздвигались. На этот раз он опытной рукой их сам достаточно раздвинул, Нырнул под ягодицы ей рукой и приподнял. Цветок любви пред ним сиял открытый, весь жаром воспаленный желанья нестерпимого её. По краю зев был весь изранен.
Его Малашенька звала и взглядом страстным, и грудь в неистовстве своём вздымала вверх руками.
В неё он тихо, медленно вошел, склонившись, стоя на коленях. И, сжав за талию, её к себе он тесно притянул, её распластанное тело. И сидя так, он ей смотрел в глаза, держал её за бедра и медленно качался. Боялся боль ей причинить, но сам себя не мог остановить. Остановить не мог, но в этот раз не убыстрялся. Разглядывал её, смотрел на грудь, соски её тугие, на губы, пухлые, от ночи поцелуев. Он даже видел, как её полнится тело, когда он вглубь него заходит. И как живот спадает при выходе его. И это страшно возбудило.
И снова захотелось тело сжать и наполнять его бессчётно! Быстро! И потом дрожать в мужском неистовом блаженстве…
Но в ухе голос строгий зазвенел: «Постой! Да стой ты! Ты не один. И если телу своему ты господин, остановись! Ты выйди из неё и остудись. А чтоб её не мучить пустотою, оставь лишь кончик самый в зеве у неё. Возьми её за руки, подними. Пусть всё сама увидит, насколько он велик, и как в неё он входит. Не торопи. Тогда получишь вдвое против прежнего соитья. А если сможешь долго так стоять за раз один она получит от тебя дрожаний пять. И каждое сильнее содроганье, чем прежнее. Поверь мне.
А чтоб пока сильней остыть, дать ей великое, не торопясь, блаженство, считай овец в загоне, или начни верёвки вить. Иль вспомни, как отец порол, за стог сожженный сена. Иль, как орала тогда мать, швырнув в тебя поленом: «Ну, только попадись, уж в этот раз тебя я точно вздену, сынок! Ведь я не так проста!»
И правда… – помогло, когда гусей ещё он сосчитал… до ста! Почти что отлегло! Клен, чуть замедлив свой порыв, совсем остановился.
– Я на тебя хочу налюбоваться. Сядь на колени ты ко мне лицом. Тебя хочу чуть-чуть я прикасаться, чуть в твой цветок входить и выходить. Хочу, чтоб видела и ты глазами, своими трогала руками, и ощущала мой жар любви в себе.
–Да, милый, нет прекраснее на свете картины этой ничего. Во мне ты. И ещё осталось очень много. Неужли всё войдёт?!
– Войдёт любимая. Я наклонюсь назад, а ты ко мне приблизься. Дай в губы мне твой правый холмик, – он указал на грудь, – и опустись на ёбало моё, раздвинув вовсе ноги.
От страсти бледная, она к губам его всей грудью потянулась.., – но член чуть не ушел из-под неё, она его терять не захотела, и ноги по бокам поставив на колени, села…И он пронзил её своим копьём!!! Пронзил, совсем не больно, но пронзил… Стремительно, ничем не задержавшись! А сильный муж её за спину обнял, и грудь упругую губами захватил. Впервые ток любви её сразил, от груди к члену пробегая. А член его влагалище качал слегка вперёд – назад и снова так. А ей казалось, грудь предательски скользнет из губ его…И их она руками поднимала… Неистово он целовал соски тугие. Ток нарастал и нарастал… А член меж тем качал, качал…, качал… её разобранное тело…
– Где грудь? Влагалище…. огромное такое? Что с животом? Там так приятно что-то шевелится! Где Клёна рот, с которым хочется так слиться?
А членом, спрятанным внутри неё, её размеренно качало и качало… И оторваться было невозможно… Клён увидал, она, чуть запрокинувшись, полуоткрытым ртом хватает воздух… И вдруг! Как молнии разряд всё осветил!!! Не видел в жизни он такого действа… Зубами губу прикусив, Малашенька забилась, застонала. Остановился, было, он…
– Нет! Нет! – она почти рыдала. – Дай мне ещё! – её он опрокинул, чтобы скольженье мог добавить к качке …
Теперь он думал больше про неё. Ему ещё раз захотелось, чтоб также в голове всё завертелось, и стон её возник… И он возник! Не стон – почти что крик! Его губами был охвачен, заглушен, её глаза не открывались… Глаза его сквозь страсти пелену от женушки теперь не отрывались, Ведь обещал старик дрожаний пять… и вдвое против прежнего блаженства, стремленья жажду утолить… Тут стоит подождать, чтоб испытать себя, и, главное, Малашу в её беспамятстве любовном, жгучем – до тла спалить! И довести восторг до совершенства!
Покрыл всё тело пот блаженства. Затихла женушка в руках, прижал к плечу головку. Она его руками обняла устало и неловко. Но вот дыхание восстановилось, и тело напряглось, как в тетиве стрела… Клён понял, только передышка сейчас короткая была.
Качнулся пару раз проверить,
