спасти товарища, например. С несчастной любовью — это я с Москворечьем связывалась. А тут такая… грязная проблема. Заметь, это не я говорю «грязная». Это я читала старые статьи.
— Они тебе не помогли?
— Нет. Там везде только одно: извне ничего и никто не поможет. Больной должен сам найти в жизни смысл и вектор. Окружающие могут только показать, что они рядом и поддержат. Видно, там у него не нашлось такого человека.
— Это грустно. Но это так.
— Я понимаю. Сколько у меня времени?
— Месяц… Может, полтора.
— Слишком мало. За неделю никаких сдвигов. Если он таким и останется, это будет убийством.
— Алиса, времени осталось не так уж и мало. Иногда все меняет одна минута.
— Это философия, а не психология. За неделю никакого прогресса. Я не отчаиваюсь, ты же знаешь. Просто ищу выход, пока я его не вижу. И с Пашкой ты прав — он будет недоволен. Вообще, он последнее время бывает невыносим.
— Тебе не приходило в голову, что и у него могут быть проблемы, и даже серьезней твоих?
— А зачем тогда устраивать тайны Мадридского двора? Достаточно рассказать.
— Он может просто тебя оберегать. Не пугать, не загружать своими неприятностями, не заставлять переживать за себя. Вы же уже не дети, а у взрослых иные формы душевной близости. Не такие, как у ребят в песочнице.
— Может, ты и прав. Ну что ж, счастливо съездить.
— Мне пора, Алиса. Меня уже коллеги в Риме дожидаются. Удачи тебе.
Экран погас.
До выходной двери она прошла босиком с кроссовкой в руке. Тем не менее, пылесос укоризненно просеменил следом, заметая несуществующую пыль.
— Виктор Андреевич, я к вам, — Алиса заглянула в кабинет профессора.
Гельцер развернул кресло к столу.
— Садитесь, Алиса Игоревна.
— Спасибо, я быстро. Хочу, как сотрудник Института, расписку написать. Что я забираю Николая.
— Значит, теперь вы одна будете с этим сражаться.
Алисе уже не хотелось спорить.
— Я ни с чем не сражаюсь. Просто помогаю. Вы же тоже помогаете, таблетки какие-то назначили.
— Это не я назначил, а невролог. И это просто антидепрессанты. Сами по себе не помогут.
— Я, честно говоря, думала, что медицина может почти все…
Гельцер верно понял ее тон, задумчивый, а не разочарованный:
— Не все, но многое. Просто кое-что устарело. Вас ведь не удивит, что врач не знает, как лечить оспу или бубонную чуму. С этим вообще сталкивались только мы — больницы, имеющие отношение к Институту времени.
— Но ведь тут другое…
— Другое. Но панацеи тоже нет. Раньше было ну просто пропасть методов: кодирование, гипноз — да только полную гарантию ни один не давал. Кодирование основано на страхе, к гипнозу вы сами знаете, какое теперь отношение. Он калечит личность. Только в крайних случаях… и только с полного согласия самого гипнотизируемого. Но ни один гипноз не сможет научить человека жить здесь и сейчас. Можно только выключить внутреннюю тягу, и то на время.
— Но за неделю эта тяга никак себя не проявила!
— Проявила. Вы же сами отметили, что характер у него испортился. Это все те же внутренние противоречия. Тоска, раздражительность, чувство, что чего-то не хватает. Синдром отмены. Близкие обычно в таких случаях тоже срывались, говорили, мол, лучше б ты пил! А там, как я понимаю, и близких у него нет. Он сорвется, я уверен.
— Близких нет, но есть я. И у меня есть еще время. Я думаю, за месяц я справлюсь.
— Вы оптимистично настроены.
— И ваш внук оптимистично настроен, во всяком случае, не так категорично, как вы.
— А это легко объяснимо. — Он улыбнулся, и резко обозначившиеся складки и морщины внезапно сделали его лицо не старше, а моложе. — Вы красивая девушка, несомненно, Виталий хочет вам понравиться. Вот и говорит то, что вы хотите услышать.
— А какое это имеет значение… — Алиса быстро поднялась. — Держите расписку. И вообще, вы заблуждаетесь. Во всем.
— Я буду только рад, если время докажет вашу правоту. Забирайте своего протеже.
13.
Мужик-с-Луны пришел в себя
И понял, что не прав.
— Я же тебе говорю, у нас с этим намного проще. От тебя не надо никаких документов, да и где бы ты их искал? — Алиса пересекла вестибюль. Герасимов шел позади, стараясь держаться немного поодаль, как будто они идут не вместе, а им просто совершенно случайно оказалось по пути.
— Ну, я думал…
— А ты не думай. Все улажено. — Входная дверь скользнула в сторону при их приближении. — Смотри, солнце какое!
— Куда ты меня ведешь?
— На стоянку флипов.
— Нет, я имею в виду вообще…
— Увидишь. Ты считай, что это у тебя отпуск будет. Мечтаешь о чем-то?
— В смысле?
— Ну, о Карпатах. О Тихом океане…
— А, об этом. Сейчас не особо.
Алиса поглядывала на своего спутника через плечо. Сегодня Коля был «в настроении» — не грубил, не замыкался в себе, хоть и держался отстраненно. И когда они подошли к стоянке, в его глазах она увидела искорку, нет, слабую тень восторга мальчишки, с детства бредившего небом.
— Можно было на электричке поехать, но так веселее, — сказала Алиса, когда их аппарат начал подниматься.
Коля машинально кивнул, глядя на уходящую вниз лужайку, потом повернулся к ней и переспросил:
— На электричке?
— А что, у вас уже… Ах, да. Название то же, выглядит слегка по-другому. Увидишь.
Флип поравнялся с верхушками деревьев. Солнце светило справа, и Алиса опустила затемняющую панель. Небо с той стороны стало темно-синим, белые силуэты небоскребов превратились в бежевые.
— Хочешь туда? — Алиса махнула рукой в сторону высоток. — Облетим.
Он помотал головой, затем кивнул влево.
— Если можно…
Слева начинался лесопарк. Солнце освещало верхушки вековых сосен, внизу, между стволами, таились тень и прохлада.
— Не на флипе… — начала было Алиса, но вдруг согласилась. — Ладно. Только если вдоль опушки. — Она дотронулась до джойстика и сбросила скорость.
Флип облетал мохнатые сосновые ветви. Капельки смолы на коре блестели, точно росинки. Коля впервые с улыбкой обернулся к Алисе.
— Хорошо, что он сохранился. Я думал, вырубили. Тут грибов раньше было невиданно.
— И сейчас есть, наверное, я просто сюда не ездила за ними. Здесь осталось много лесов, а что-то и заново посадили. Кстати, вон, смотри, электричка!
Дальше к горизонту виднелся блестящий даже издали монорельс. А вдоль него неслось нечто, больше всего похожее на цветную стрелу, выпущенную из гигантского лука. Герасимов ошарашено присвистнул.
— Ничего себе! Сколько же у него скорость?
— Восемьсот, по-моему. Может, больше.
— А животные
