доводится видеть не часто — а я так, вообще — вижу в первый раз… Поэтому тут же на месте «вытошнил» весь обед — упав в глазах руководителя операции, сразу на несколько пунктов:
— Да ты слабак оказывается, товарищ Свешников. А говорил — воевал, в польском концлагере сидел…
Вдруг, схватив за грудки, подтягивает к себе и уставившись чёрными как дуло пистолета зрачками:
— Название концлагеря, быстро!
Первое, что в голову пришло:
— Биркенау!
— Где это?
— Близ Освенцима!
Рисунок 5. НЕ ЗАБУДЕМ, НЕ ПРОСТИМ!!!
Польский концлагерь для пленных красноармейцев. По приблизительным прикидкам, в подобных лагерях смерти было зверски замучено от 50 000 до 80 000 человек.
В принципе, всё верно: прежде немецко-фашистского для евреев — в той местности находился польско-демократический концлагерь для пленных красноармейцев, с практически теми же порядками. Разве что без газовых камер и крематориев для сжигания трупов по причине технической отсталости.
— Комендант?
Польские фамилии тяжело запоминаются, поэтому вместо настоящих военных преступников — которым место только в Катыни, называю первые на ум пришедшие:
— Капитан Лех Валенса! Этот, платил часовым по три сигареты за каждого убитого красноармейца.
— Офицеры?
— По фамилии знаю одного лишь братьев Качинских — оба поручики. Старший, любил наказывать розгой из колючей проволоки, скотина, забивая насмерть… Младший, заставлял руками выгребать дерьмо, а отказавшихся — пристреливал.
Вроде поверив, отпускает.
Кивнув на собственную блевотину, я извиняющим тоном:
— Уже с утра подташнивало — должно быть чего-то несвежего съёл, а тут и ты ещё… Предупреждать надо!
Хлопнув меня по плечу, я чуть на оппу не сел, примиряющим тоном:
— Извини, Серафим! В следующий раз — обязательно предупрежу.
Смотрю на него, улыбаюсь и думаю:
«В следующий раз, я буду стрелять через карман без предупреждения и последующих извинений».
А вслух говорю:
— Всё пучком, Давид! Понимаю — вспылил, с каждым может быть.
Иду и думаю:
«Интересно, а что с ним в „реальной“ истории было? В смысле — без меня, без моего вмешательства? Выполнил ли он задание и стал в тридцатые годы большим человеком в НКВД? Начальником лагеря на Колыме, например? Или не выполнил и, ему самому свернули шею? А может, сам стал „невозвращенцем“? Сколько ему, интересно — Ягодка на операцию отвалил?».
Однако несмотря на мои рефлексии, я самым решительным образом решил избавиться от такого попутчика-начальника на пути в Париж!
* * *
Вторая попытка срубить его с хвоста, была более успешной.
Уже за тысячу(!) рублей, нанятый Мишкой более квалифицированный уголовник — «щипач», украл у того документы и руководитель операции по изыманию краденных народных средств у невозвращенцев, опоздал на поезд.
Стоим на перроне Белорусско-балтийского вокзала и слушаем, как музыку:
— Внимание: Скорый поезд «Москва-Берлин» отправляется с первого пути. Всем пассажирам занять свои места, провожающим — покинуть вагоны.
— Да, где ж он? — беспокоится Сан Саныч, — ведь, не маленький же мальчик — должен понимать: поезд не извозчик — ждать не будет!
— Должно быть, что-нибудь случилось — «фарс-мажор», так сказать! Ну, что ж… — смотрю на часы и, внутренне ликуя, траурно-печально говорю обоим своим архитекторам, — боюсь ошибиться, но кажется — мы его потеряли.
Сентиментальный, не обладающий атлетическим телосложением Прасолов, чуть не всплакнул:
— А жаль: вот бы кто на обратном пути, чемоданы нам тащил!
Немец промолчал, но выглядел весьма довольным: по-моему — он не любит евреев.
Ехали на поезде, в довольно современном и комфортабельном «дипломатическом» вагоне. Я уж и успокоился было: нет «старшого» с инструкциями, явками и паролями — нет и задания от Ягоды.
Как вдруг уже в Смоленске, он догоняет нас на автомобиле!
Чёрт бы тебя побрал… И твою уважаемую матушку с бабушкой… И всех до одного ваших пророков, Содома с Гоморрой, Царя Соломона и Ирода… И, того козла — что вас из ебипетского плена вывел!
* * *
Сидим все вчетвером в вагоне-ресторане — кушаем, пьём, охаем и ахаем — слушая лаконично-короткий рассказ Давида о совсем распоясавшихся московских карманниках. И, о очень чутких, внимательных и заботливых сотрудниках внутренних и иностранных дел из соответствующих наркоматов — которые войдя в положение, быстро и без проволочки восстановили все документы…
Вот сволочи, а⁈
Нас они почти неделю мурыжили!
— И, что? Даже ещё раз о правилах поведения за границей не рассказали?
— Нет.
Я Ж, ГОВОРИЛ — СВОЛОЧИ!!!
Смотрю, наблюдаю и приятно удивляюсь: а наш «Терминатор», то — гурман и довольно неравнодушен к спиртному, оказывается.
То, что он — любитель вкусно пожрать (с его то, габаритами и весом под центнер, это не удивительно) подтвердилось буквально через час на первой же станции, где поезд остановился заправить водой паровоз. Этот здоровяк, накупил пирожков у местных торговок для всей нашей компашки — что для еврея очень удивительно, но большую часть из них умял самостоятельно — что подтверждает его жидовскую натуру.
Подъезжая к следующей станции, я вызвался добровольцем сбегать за едой:
— Теперь моя очередь!
Мои попутчики и соседи по купе — убивая время азартно играли в карты, поэтому не возражали.
Вернувшись, я протянул этому обжоре беляш, второй дожёвывая сам и, не моргнув глазом:
— Извините, друзья-камрады — но эти последние были, да и те — чуть ли не из рук выхватил!
Конечно, сильно упал в глазах у Александра Александровича Прасолова и его коллеги из Германии — Рудольфа Вульфа:
— Я считал Вас более расторопным, Серафим Фёдорович!
— Дас ист плёх!
Зато во время ужина с лёгким белым сорокоградусным «винцом» — Лейману стало плохо прямо в вагоне-ресторане. Имеющиеся на борту поезда медики ничем ему не могли помочь, но за небольшую мзду через проводника — заподозрили какую-то заразную инфекцию. Моего, покрасневшего, покрытого пятнами и перепуганного до смерти Большого босса, высадили в Минске и увезли в больничку — хотя тот и всячески упирался.
УУУФФФ!!!
Как гора размером с «Планету-X» с плеч моих упала.
* * *
При пересечении границ, слегка напрягало откровенно-хамское поведение польских таможенников — узревших наши «краснокожие паспортины». А в общем-то — такие же славяне-раздолбаи, как и наши русаки. Облаяли на своей лающей пшекской мове, но к досмотру отнеслись вопиюще халатно.
Затем, зело злили вежливо-гадливенькие улыбочки, дотошно-въедливых немецких стражей таможни, перерывших все вещи:
— Что это у Вас в саквояжнике?
— Это? — игриво подмигиваю, — это мужская косметика.
— Это что? Спиртное?
— Нет
