Что-то я не видел, чтобы кто-то у бочки во дворе плескался…
— Марк, ты проснулся? — в дверь заглядывает Гней — пошли в баню, я тебя только ждал.
Вот он мой спаситель! Здесь, оказывается и бани уже есть. А я-то думал, что до них мы только в Кесарии доберемся. Бодро вскакиваю, одергиваю мятую тунику, провонявшую потом, дымом и еще черт знает чем, оглядываюсь на начальство.
— Идите — машет рукой Петроний на мой вопросительный взгляд.
Понятно, что в голове у десятника теперь на мой счет полная сумятица. Был простой легионер Марк, которого он гонял в хвост и гриву, вчера вдруг выяснилось, что тот из древней патрицианской семьи, да еще и Примас — верховный “жрец” новой непонятной религии. Есть отчего прийти в полное замешательство.
Я уже направляюсь к дверям, как натыкаюсь на недоуменный взгляд Гнея
— А чистые вещи не будешь брать?
— Совсем забыл! — Хлопаю себя по лбу и потираю глаза, изображая забывчивость после сна. А сам уже замечаю вещмешок Марка, скромно притулившийся в изголовье лежанки. Видимо его чистые вещи лежат там, больше просто негде.
И правда, в мешке находится чистая шерстяная туника и смена нижнего белья — тот самый сублигакул, который хорошо известен по изображениям гладиаторов на древних фресках. Но не кожаный естественно, как у них, а из простого льняного полотна. Прототип трусов и потомок набедренной повязки — гибрид, у которого одна сторона уже сшита, а другая еще сохранила завязки. Не сказать, чтобы верх удобства, но спасибо, что не обычный кусок ткани. Сойдет. В мешке лежит еще что-то, но сейчас не время там копаться и рассматривать — Гней ждет.
Мы выходим из казармы и сразу сворачиваем за угол. Нужным нам зданием оказывается невысокая пристройка к глухой стене дворца, над крышей которой вьется дымок. На прославленные римские термы местные бани совершенно не похожи, здесь все очень скромно и строго утилитарно. Никаких садов, библиотек и спортивных залов.
Но зато здесь есть удобная раздевалка — аподитерий, где у стены стоит широкая скамья, на которую можно присесть и аккуратно сложить снятую одежду. Вдоль другой стены из камня сложен низкий прилавок, у которого стоит раб — он следит за сохранностью сданной одежды и выдает нам по большому куску ткани — местный аналог полотенца, которым можно еще и обмотаться. Я тяжело вздыхаю. Не хватает еще родной банной “буденовки” со звездой во лбу. Вновь наваливается тоска по дому. Но вспоминаю одну из заповедей — та, которая насчет уныния, и встряхнувшись, иду за Гнеем.
Сначала вхожу в зал с небольшим бассейном с теплой проточной водой. Тут смывают первую грязь и пот. Мыла естественно нет, даже жидкого — только небольшие куски чистой ветоши, которой можно протереть тело. Потом мы идем в парную. Здесь она называется сударием — «потелкой». Каменные скамьи тут теплые, как в турецком хамаме, я бы даже сказал горячие.
Но воздух не влажный, скорее сухой, как в сауне, только не такой горячий — навскидку градусов 60–70, не больше. Никаких очагов и жаровен, никаких «поддай-ка пару!», и этим римская баня кардинально отличается от греческого лаконикума. Судя по всему, печи расположены только в нижнем ярусе под полом, и уже оттуда горячий воздух поступает через трубы, проложенные в стенах.
Я устраиваюсь поудобнее на скамье и расслабляюсь, прикрывая глаза. Впервые за двое суток моего пребывания здесь, я никуда не бегу, не спешу и не совершаю каких-то странных поступков. От которых потом у самого волосы дыбом встают. Слово молчит, весь Свет во мне растворился. Словно и не было его. Кольцо Соломона на руке служит лишь напоминанием о вчерашней эпопее в Храме. Правда, знание языков и прошлая память никуда не делись — названия и слова всякие в голове по-прежнему всплывают.
Главная беда в другом. Я, наконец, понял, что меня раздражает тут больше всего — здесь вообще нет места личному пространству и уединению, ты всегда и везде на людях, рядом с тобой постоянно кто-то есть, и всем им от меня что-то нужно. Да, в любой армии любого мира так же, но здесь, извиняюсь, даже в кабинке туалета ото всех не запереться. Лишь баня, наверное, в какой-то мере служит спасением от излишнего внимания — потому что тут не принято навязываться с разговорами. Гней тоже затих, прикрыв глаза и развалившись на скамье. Ляпота… Пожалуй, надо взять за правило — приводить мысли в порядок именно в бане.
Прогрев, как следует тело, мы переходим в следующее помещение. Не знаю, как оно называется, но выполняет роль душевой — здесь зачерпнув ковшом теплой воды можно смыть с себя пот после парной и снова потереть тело куском ветоши. А вот в следующей комнате мы с товарищем уже погружаемся в настоящий бассейн с горячей водой. Он небольшой, это даже скорее купель человек на двадцать, но вода здесь проточная, что радует. По большому счету, именно такое место и есть сердце любых римских терм, ведь началось-то все когда-то с термальных источников. А уж потом возник какой-то симбиоз с греческим лаконикумом.
—…Дайте боги… — тут товарищ спотыкается, виновато смотрит на меня — Дай бог Иешуа здоровья нашему Пилату за то, что поострил в этой глуши водопровод. Иначе плескались бы сейчас в какой-нибудь бочке с тухлой водой…! — Гней блаженно вытягивает ноги, усевшись на каменной ступени бассейна и погрузившись в воду по грудь — Марк, а ты уже купил подарок Зиновии?
— Кому…? — на автомате переспрашиваю я.
И только потом понимаю, что спалился сейчас самым глупым образом. Я ведь ничего не знаю о личной жизни Марка, и кто такая Зиновия — понятия не имею.
— Все шутишь, Марк?
Не дождавшись моего ответа, Гней удивленно приоткрыл глаза. Надо бы на его удивление как-то отреагировать, но врать и выкручиваться мне совершенно не хочется. Небольшая ложь, произнесенная сейчас, приведет потом к еще большей лжи, и она будет множиться, и множиться, как снежный ком. Так что, лучше даже и не начинать. Поэтому, вздохнув, выбираю самый нейтральный из вариантов
— Не, Гней, не шучу. Я о ней и думать забыл.
— Марк, что я слышу — ты, наконец, излечился от злой лихоманки по имени Зиновия?!
Интересно, что он произносит какое-то другое слово, но вот в голове у меня оно звучит именно как «лихоманка», с таким насмешливо-уничижительным подтекстом. Видимо, Зиновия эта — та еще бабенка. Что ж, доверюсь мнению товарища Марка и своей интуиции. Теперь можно и озвучить причину своего “охлаждения” к пассии.
— Гней, все изменилось с тех пор, как я узнал Иешуа. Все. Неужели ты сам не видишь, что перед тобой теперь другой человек?
— Вижу, Примас. Я, правда, порой не узнаю тебя — смутился крепыш и потянулся рукой к щеке, где еще недавно был страшный шрам. Гней даже сам не замечает, как у него вошло в привычку постоянно проверять, не появился ли он вновь — И мне ли, Марк, не верить в божественную Силу Иешуа?
Помолчав немного, добавляет уже более веселым голосом
— А Зиновии хороший урок будет — уж, сколько эта пиявка крови из тебя выпила, сколько денег и подарков вытянула…! И ладно бы верной тебе была, так нет — сколько раз уже ее наши парни видели с купцом Ксанием.
