племянник пожаловал! – приподнявшись на локте, усмехнулся Ёж. – Как там братец мой поживает? Малевальщик? Пьет горькую?
– Иногда пьет, – стоя перед лестницей, потупил взор юноша.
– А мать все блудит?
– Не знаю, – обиженно нахмурился гость. – У нее своя жизнь – у меня своя.
– Не терзай ты его, дурень, – осекла бабка Чернуха сына-словоблуда. – И так у него не дом, а худое сито. Ну, отрок, зачем пожаловал? Вижу: нужда приключилась, и по нашей части. Верно?
– Верно, бабушка, – ответил юноша. – И большая нужда.
– И срочная?
– Очень срочная.
– И сердечная?
– Да, бабушка, – вспыхнул он.
– Говори, милый, помогу чем смогу.
– Может, в дом пойдем? – покосившись на пересмешника-дядю, предложил юноша.
– Пойдем, милый, пойдем. Поднимайся. А ты дом стереги, Ёж, – в шутку наказала она сыну. – Чтобы мышь не пробежала.
– Из дома или в дом? – пошутил тот.
– Балабол, – откликнулась старуха, взяла внука за плечо, пригнула, поцеловала в темя и подтолкнула к открытым дверям.
В избе она усадила его в красный угол, самый нарядный и ухоженный, правда, не было тут никаких образов, как в других избах, и быть не могло. Но висел высеченный из дерева лет двести назад почерневший старик, длинноволосый и в одежде до пят, с посохом. И смотрел этот черный старик подозрительно на всякого, кто сюда входил, садился за стол, а может, и слушал, кто о чем говорил.
И юноша стал рассказывать – со всей положенной его возрасту страстью и со всей болью, которую он переживал сейчас.
– Задачки ты задаешь, внучок, – покачала головой бабка Чернуха. – Чтобы помочь, я должна открыть тебе несколько тайных дверей. Одну секретнее другой. Твой дед Берендей, муж мой, будь он жив, никогда не позволил бы мне этого сделать, он проклял нашего с ним сына, твоего отца, и не верил тебе. Но я верю, милый, потому что знаю: тебе передался наш дар. Не трем моим сыновьям, а именно тебе. И вот мой выбор. Помогу тебе – прогневлю мужа. Каким словом он меня встретит там, куда все уходят? А не помогу – прогневлю господина Чернобога. – Она указала кривым пальцем на деревянного идола. – И Мару с Мороком тоже прогневлю. – Старуха прихватила его руку костистой клешней. – Только и ты, внучок, должен решить для себя, как тебе быть дальше.
– Что я должен решить, бабушка?
– Дать слово, что будешь служить семье и нашим богам.
– Даю слово, – кивнул он.
– Какой ты шустрый, – усмехнулась старуха. – Но это хорошо, что сразу согласен. Стало быть, сердцем говоришь, а только так и надо. Я буду читать заклинания, а ты станешь повторять их за мной – слово в слово. Долго буду читать – помни.
– Хорошо, – кивнул юноша.
– И еще помни: ее душа останется между небом и землей. И будет ждать столько, сколько надо. Там времени нет. Но пока она здесь, она сама должна решить, что согласна на это. Сама. Ты ее неволить не вправе. Да и захочешь – не сможешь. Тут каждый за себя решает. И если она решится, то пусть скажет на самом пороге, когда ты все отчитаешь, такие слова: «Согласна! Забери меня из рук смерти, уведи в сад покоя, где я буду ждать, когда ты вернешь меня». Понял?
– Понял, – с бешено колотящимся сердцем ответил юноша.
– Хорошо. Сил тебе придется отдать много. Может, потеряешь что-то из своего. К этому тоже будь готов. И последнее – тебе понадобится сосуд, куда ты вольешь ее душу и принесешь в мир живых. Всего-то навсего, да проще некуда, а, внучок? – сжав его руку прокопченной клешней, сухо рассмеялась бабка Чернуха.
– А какой это сосуд? Где его взять?
– Узнаешь.
– И все это может получиться?
– Моя бабка Волчица говорила так: «Пусть нас пугают: Бог дал – Бог взял, а мы у Него назад заберем». Ты и заберешь, Саввушка, коли тебе сила дана, а я помогу, направлю, лучинку во тьме для тебя подержу. А теперь запоминай все заветные слова, что она должна услышать в те самые мгновения, когда с краешка жизни сорвется во тьму кромешную…
Лилит привезли домой – умирать. Тут уже были и мать, которой пришлось забыть о жестоких распрях с дочерью, и две ее подруги, и даже отец его, Саввы, приехал, дабы помочь, если что понадобится. Вражда была отложена. Так на редкий водопой стекаются все звери: и хищники, и потенциальные их жертвы – травоядные. Перемирие до срока. Жанна Стрельцова даже поздоровалась с мужем, с которым пока еще не развелась. Посмотрела на его испитое лицо и помрачнела еще сильнее. Он сказал ей: «Сочувствую». Тяжелейшее состояние было у всех – еще вчера здоровая девушка превратилась в беспомощное подобие самой себя.
Савва вошел к ней, сказал:
– Оставьте нас наедине, прошу вас.
Словно понимая, что просто так он бы не попросил, мать, а за ней и другие вышли. Он тотчас подсел к ней, взял ее за руку.
– Чем обрадуешь, Савка? – слабо улыбнувшись, спросила она.
– Бабка Чернуха сказала так: выход есть. Но он таков. Когда придет срок, я должен буду найти время и прочитать заклинание над тобой. – Он оглянулся на дверь и понизил голос. – И тогда твоя душа задержится между небом и землей и будет там ровно до тех пор, пока я не найду для нее подходящий сосуд.
– Какой еще сосуд? Зачем?
– Чтобы перенести ее из мира мертвых в мир живых.
– Как это?
– Я пока только в начале этой колдовской науки, Лиличка. Я только сейчас об этом услышал. Но я сумею – верь мне…
– Ясно. А потом?
– А потом я должен буду найти новое тело для тебя.
Ее губы дрогнули:
– Новое?
Он опустил глаза:
– Да.
– А это тело? Мое тело?
Савва отрицательно мотнул головой:
– Его больше не будет.
Глаза Лилит вспыхнули слезами, и они обильно потекли по щекам. Грудь стала вздрагивать от рыданий.
– Я не хочу так, не хочу умереть, Савва…
– Ты не умрешь – ты будешь ждать. А пока что ты должна дать согласие и умом, и сердцем, и словом, что принимаешь это колдовство. – Он перешел почти на шепот. – Потому что если нет, – он вновь, но еще отчаяннее отрицательно замотал головой, – ничего не выйдет. И ты уйдешь – навсегда. Поэтому решай сейчас. И если скажешь «да» и произнесешь важные слова, то в минуты твоего ухода я прочитаю заклинание, которое мне дала моя бабка Чернуха. «У нее впереди путешествие, – сказала она, – какое она себе и представить не могла. Никто не может. Все покажется одним долгим сном. Пока она однажды не проснется
