— Ах, ах… Гордей… — не соображаю, какими именно звуками и с какой целью разбиваю окутывающий нас тягучий музыкальный вакуум.
Раздвоенно мычу, когда его ладони накрывают и сминают обе мои груди. Твердые губы жгут шею и оставляют на ней пылающие влажные следы. Жесткая щетина царапает чувствительную кожу. Дурманящий мужской запах скользит в ноздри и щиплет слизистую, словно острый перец. Пьянит, как самый крепкий алкоголь. Оседает и поселяется на мне. Уже знаю, что буду ощущать его после близости. Обожаю это.
— Гордей… Гордей…
Дрожу сладко и томительно. Ноги вытягиваются и дергаются. Пальчики на ступнях подгибаются.
Я хочу его всего. Все, что можно. Как бы ни пугали напор и неизвестность, желаю получить сразу максимум. Позволю ему абсолютно все. Хоть он ничего и не спрашивает. Действует без разрешения, так, как самому хочется, и меня это дико заводит.
Правая рука Гордея скользит по моему телу вниз. Минуя ребра, задерживается на подрагивающем животе. Заставляя задохнуться кислородом, с нажимом проходится по лобку и, задевая клитор, вжимается в промежность.
Мне становится слишком жарко. Кажется, даже кости плавятся. Кипучая магма стекает между ног и топит крупные мужские пальцы в вязкой влаге.
Я снова выпадаю из реальности. На этот раз от того, что меня захлестывает удовольствие. Я не могу справиться с ним молча. Стону громко и бесстыже. Но насладиться вдоволь не успеваю. Тарский почти сразу же убирает ладонь. Пальцами второй руки ловит мой подбородок. Держит в одном положении, заставляя сфокусировать взгляд на его темных и как будто искрящихся глазах.
— Дышишь? Со мной? Готова? — столько вопросов за раз от Гордея я еще не слышала. После каждого следует внушительная пауза. Голос хрипом все рецепторы задевает. — Катенька?
— Да… С тобой…
С губ по инерции успевает слететь еще один рваный полустон-полувздох, а в следующую секунду мое накаленное тело прорезает ужасная боль. Вскрикиваю, задыхаюсь и слепну от слез.
Голова кружится, вырисовывая такие обороты, что даже с закрытыми глазами планета вокруг вращается. Она куда-то летит, пока я, приколоченная к постели членом Тарского, пытаюсь восстановить элементарные функции жизнедеятельности.
Тело, будто утратив гибкость и эластичность, сжимается изнутри. Фокусируясь на переживаемой боли, выдает мелкую монотонную дрожь.
— Дыши, Катенька, дыши.
Услышав любимый голос, концентрируюсь на нем. И как по волшебству напряжение и боль начинают потихоньку спадать. Перехватывают главенство совсем иные ощущения.
Тарский ворвался в мое тело. Забрал мою невинность. Он внутри меня. Вытесняя силу и дух, заполняет собой до краев.
Сердце останавливается… Кажется, все… Дошло до желанного финиша. Вот оно — всепоглощающее счастье. Больше ничего не нужно.
— Еще болит?
Мотаю головой до того, как удается сфокусировать на его лице взгляд. А когда зрительный контакт, наконец, случается, то, что я вижу в его глазах, окончательно сметает все, что было до этой минуты.
— Гордей… Я…
— Дыши глубже и медленнее, — подсказывая, гладит мое лицо ладонями.
Я плачу? Почему? Мне уже даже не больно. Точно не настолько, чтобы плакать. Это все волнение, выскользнувшая из забитых уголков тоска и всепоглощающая любовь.
— Я уже… Дышу…
— Еще медленнее.
— Угу… Хорошо-хорошо… Ты… Только не уходи, — одна лишь мысль, что он покинет мое тело, вызывает панику.
Не хочу его отпускать. Не отпущу. Не отдам. Никогда. Мой.
— Куда я от тебя денусь, Катенька…
Скользнув рукой мне под шею, Гордей сковывает со всех сторон настолько, что пошевелиться трудно, но эта теснота приятная. И там, внутри меня, он словно становится еще больше и горячее. Расширяю глаза, улавливая пульсацию. Крупно вздрагиваю от незнакомых ощущений.
— Мать твою, Катенька… — натужно выдыхает. — Расслабься, царевна, расслабься, — сейчас будто действительно просит. — Нам обоим будет легче.
Осознаю, что и Тарскому трудно. Мощные мышцы то и дело сокращаются и перекатываются. По тугой коже туда-сюда бродит дрожь. Дыхание становится прерывистым и учащенным. Инстинктивно чувствую его голод и нетерпение. Впитываю и откликаюсь. Желаю насытить. Доставить отличительное удовольствие. Только не знаю, как… Стараюсь, как просит, расслабиться. И когда это получается, плавлюсь под ним. Обволакиваю теплом и нежностью. Улавливая реакции на свою ласку, захлебываюсь восторгом. Только глажу руками, а Гордей покрывается мурашками и задерживает дыхание.
— Поцелуй меня…
Вздыхает и целует. Мягко двигая губами, скользит в мой рот языком. И я вздрагиваю, словно подключенная к высокочастотной импульсной передаче напряжения. Слишком много ощущений для одного человека. Не представляю, как их пережить, но отдаю все, что могу. Все, что у меня есть. Не хочу существовать без него. Жажду, чтобы эта близость спаяла нас навечно.
— Боже… Боже… Мамочки… Боже… Боже… — тараторю, когда Гордей начинает двигаться.
Сотни раз представляла этот процесс, но, как оказалось, не приблизилась в своих фантазиях и близко к реальности. Это что-то невообразимое! Движение моего мужчины, толчки его члена, тягучие и вместе с тем как будто ступенчатые вибрации… Мои ощущения и эмоции — это самое ошеломляющее, что со мной когда-либо происходило.
Господи-боже-мой, Гордей Тарский меня любит… Он меня трахает…
В этом нет ничего порочного и грязного. Этот глагол просто идеально отражает суть происходящего.
Слишком часто вздыхаю. Слишком часто стону. Слишком много охаю.
Мне от Гордея так жарко и мокро… Между нашими телами то и дело рождаются влажные всплески. Между ног вовсю хлюпает. Воздух наполняется возбуждающим запахом страсти и моими бесконечными стонами. Искрю, клацаю зубами, мычу и покрикиваю. Мне очень хорошо. Очень-очень… Говорю об этом вслух. Потому что даже боль, что Гордей вгоняет в мое тело на каждом толчке, приятная. Тягучая и трескучая. Гудящая и вибрирующая. Горячая и дурманящая.
Это еще не закончилось, а я уже хочу еще. И еще. Больше Тарского. Еще больше. Навсегда.
Сжимаю ногами насколько могу крепко. Не хочу никогда отпускать. Мой.
Но вот внизу живота зарождается непереносимо-острый спазм. Тянет томительно. Скручивает мучительно и сладко. Все мое существо концентрируется на этом. Там и сердцебиение, и пульс, вся жизнь и энергия скапливаются. Миг, и между нашими мокрыми телами будто высоковольтный провод бросают. Вздрогнув, с гортанным и рваным стоном выгибаюсь дугой. Замираю без дыхания, пока взорвавшееся внутри меня напряжение не растекается по всему телу искрящими волнами удовольствия.
— Красивая девочка… Красивая Катенька… Красивая… — Тарский сжимает со всех сторон.
Кажется, будто ловит, спасая от падения. Замедляясь, плавно качает.
