карман с жетоном Министерства...» — предположил Феликс, осушая кружку до половины.
Если в человеке еще оставалось немного крови и рядом оказывался бессмертный, готовый поручиться за него перед кланом, глава мог разрешить обратить такого умершего «вне очереди».
— Они... не готовы.
Обращенные без подготовки приходят в себя и не понимают, что с ними происходит. У них появляется сила, нечеловеческая. Она переполняет разум, подпитываемая шоком от осознаниями смерти и тут же — воскрешения в незнакомом месте с незнакомыми существами вокруг. Молодому бессмертному нужно время, чтобы принять это.
— А в животное превращают тех, кто недостаточно обезумел? — ехидненько уточнила Катерина. — Чтобы добить?
— Чтобы защитить, — улыбнулась Луиза, — в основном — окружающих. Юные бессмертные, как маленькие дети с оружием в руках.
Луиза рассказала о ритуале с превращением, что знала: глава клана брала жезл специальным приспособлением с еще более непроизносимым названием, касалась юного безумца, заключенного в клетку. Клетка с животным опускалась на дно глубокого колодца со столбом по центру. На столб устанавливали жезл.
— Тетя Лу, и как долго вампир так... существует?
— Полагаю, пока не придет в себя, — ответила ведьма, — стоит тебе отойти от жезла на семьдесят футов, к тебе вернется прежний облик.
Кошечка с досадой посмотрела в черноту вечернего леса.
— То есть, метров на двадцать?
— На двадцать один. — усмехнулась ведьма. — Насколько я знаю, именно такое расстояние между столбом и стенами колодца. Алекс, — обратилась она к Феликсу, — следи за расстоянием, не отходи от Катюши.
— А куда я денусь, — ответил он, зачерпывая пятую кружку.
Настроение стремительно улучшалось. Когда ведьма попросила домового накрыть стол, стало совсем хорошо.
Феликс с радостью продегустировал ароматные колбаски с чесночком, нежнейшие кенигсбергские клопсы — котлетки из телятины с анчоусами, которые традиционно подавали в этом регионе (со слов Луизы, приготовленные по её личному рецепту — «Нигде таких не попробуешь!»), попробовал и суп в хлебе. Был еще гуляш, свиная нога, соленья и квашеная капуста, маринованные овощи и картошка с укропом, горшочки с грибами и... еще что-то, что в Феликса никак не могло влезть.
Луиза, будучи гостеприимной хозяйкой, подкладывала и подкладывала гостю самые вкусные кусочки, расспрашивала Феликса о работе в Министерстве, о Москве, как дела у общих знакомых, которых нашлось немало, какие ходят сплетни, какие чины кто получил и чем он, Феликс, будет заниматься после стажировки, когда выйдет на полную ставку.
Феликс старался рассказывать подробно, обстоятельно, но осторожно — неизвестно, что он может ей говорить? Но нежнейшие клопсы сделали свое грязное дело — Феликс расслабился и даже подумал, что некоторые ведьмы очень даже ничего. Хорошие, добрые, вкусно готовят и умеют нормально разговаривать. За этот день он успел о такой роскоши позабыть.
Катенька в разговоре не участвовала по техническим причинам — Луиза выделила ей пару отварных индюшиных ног, которые голодная кошечка с тихим урчанием неспешно объедала. Увлеченная этим процессом, она не обращала на болтающих людей никакого внимания, пока Луиза, только что весело смеявшаяся над рассказом Феликса о своем первом полете на метле, не сказала совершенно серьезным тоном:
— Тебе пора спать, — звучало, будто Феликсу было лет пять и он уже посмотрел вечерние мультики, он чуть кружку не выронил, — на рассвете сдаешь мне теорию, тебе нужно отдохнуть. А мне нужно еще поговорить с Катюшей.
Катюша чуть не подавилась птичьей костью.
— О шшом?
Луиза промолчала.
Феликса выставляли за дверь — довольно жестко, безапелляционно. Да, накормили, напоили. В баньке не попарили, но обещали горячий душ и собственную спальню. Посмеялись над его историями и отправили спать. Чтобы, наконец, обсудить что-то действительно важное.
Феликс посмотрел на кошку — для неё это тоже было новостью. Посмотрел на дом — от стола до него — метров десять, сам дом в длину — тоже не больше десяти. Выходило, что даже если он ляжет спать в какой-то из гостевых спален, стол попадает в радиус действия артефакта.
— Иди, — сказала кошка, — мы здесь посидим и тоже пойдем внутрь.
Луиза вызвала Селиверста — проводить гостя и показать ему комнату.
— До рассвета, — попрощался он, посмотрел с сожалением на недопитое ведро — этот день тянул на что-то большее, чем пять кружек! После недолгих колебаний взвесил его на руке и его и забрал с собой со словами, что «ему нужнее».
Возражений, что удивительно, не последовало.
— Не знаю, на что ты дуешься, Катенька, — шепнула Луиза госпоже агенту, когда Феликс скрылся в доме. — Он же вылитый... — имя она прошептала так тихо, что услышала его только Катенька с её по-кошачьи обостренным слухом. — Лет двести назад девушки бросали женихов, увидя такие глаза. Знаешь, была мода на отношения с не магами.
— Некоторые и сейчас...— недовольно ответила Катерина, — гоняются за трендами! Так о чем ты хотела поговорить?
Дальше они перешли на шепот.
Непривычно молчаливый домовой отвел Феликса в небольшую комнатку с свежезастеленной постелью, зажженным камином в углу и чашкой горячего чая на тумбочке рядом с кроватью.
Чашку Феликс убрал на подоконник за ненадобностью — у него в ведре было целых две. Посмотрел недолго в окно — ведьмы все шушукались за столом.
— Эхххъ, — горько вздохнул за спиной Селиверст.
— Что, — Феликс думал, что дух уже ушел по своим делам; было их, надо думать, теперь немало, — обижают сиротинушку?
Министерский сиротинушка вздохнул ещё горше.
— Эххо-хо-хо, — робко начал дух, — тяжко здесь, домой охота. Эхххъ.
Феликс осмотрел безупречно натянутую простынь, навевающую абсурднейшие мысли об армейском прошлом духа. За пять лет в общежитии МГУ Феликс с первого взгляда научился определять отслуживших — они еще долго не могли остановиться и поддерживали идеальный казарменный порядок, совершенно неуместный в хаосе студенческой жизни.
— Зато воздух свежий, — Феликс не стал ложиться, сел в кресло к камину, — и хозяйка красивая.
— Это да.
— И добрая, — Феликс поставил рядом ведро, зачерпнул себе шестую за вечер кружку, посмотрел на печального Селиверста — усы повисли, ручки болтаются вдоль маленького кособокого тельца, в глазах — тоска. Не только у Феликса сегодня был тяжелый день. — Держи, — он зачерпнул вторую кружку, висевшую на краю ведра, протянул домовому.
Домовой отказываться не стал. Выпил, замочив и усы, и свою белую кучерявую бороду. Утер маленькой ручкой мокрый рот. Глаза у него заблестели.
— Ни,
