Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
Даже воспоминание о женщине, которую Одиссей любил больше всего на свете, с которой сросся душами, прожил самую долгую и счастливую из предыдущих девяти жизней, а после был вырван с корнем – даже оно с годами поблёкло. Стало частью истории, глыбой в монолите прошлого, ещё одной ушедшей эпохой.
Каждое поражение и триумф, боль и потеря, счастье, открытие, все раны Одиссея Фокса – превратились в барельефы, проступившие на долгой стене его судьбы. О, это была большая и извилистая стена, полная изысканных скульптурных композиций, и все утраты Одиссея молчаливо окаменели на ней.
Кроме одной.
Самая чудовищная боль, самое страшное крушение не хотело забываться, гаснуть и зарастать. Может, прошло слишком мало времени… каких-то шестьдесят лет. Но все эти годы, с момента предпоследнего оживления Фокса и по сей день – неслышный таймер продолжал стучать, отсчитывая секунды до того, как очередной оборот Танелорна будет завершён. Сегодня завершился пятый.
Одиссей пробудился рывком, ощущение ужаса и катастрофы сжало изнутри. Он открыл глаза, потемневшие от воспоминаний, и смотрел в ребристый потолок Мусорога, прижав руку к глухо стучащему сердцу; оно пульсировало, как нарыв. Фокс выровнял дыхание и ощутил ровный, доверчивый жар, исходящий от Аны. Звёздная принцесса спала рядом в мягком сером гнезде и едва заметно улыбалась во сне. При взгляде на неё Одиссею стало легче.
– Что случилось?
Не нужно быть сверхразвитым существом со сверхчувствительными прошивками, чтобы проснуться, когда человеку рядом с тобой плохо. Достаточно одной прошивки: «любовь».
– Меня настигло прошлое, – сдержанно ответил Фокс, но перед глазами снова встала та будоражащая картина, и голос предательски дрогнул.
Сонливость девушки сменилась озадаченным прищуром.
– Старые раны, старые тайны, да, босс? Расскажи.
Фокс обещал больше не скрывать от Аны правду, и хотел постепенно раскрыть ей все свои секреты. Но чтобы это сделать, нужно выполнить одно важное условие: когда-нибудь начать. Что ж, этот день ничуть не хуже любого другого.
– Я расскажу тебе сказку. Приготовься: в ней будет слишком часто звучать слово «я». И в ней не победит добро.
Ана сделала осуждающую гримаску и подперла щёку ладонью.
– Плохая сказка. Но хотя бы хорошая история?
– Давным-давно, в ближайшей к нам галактике жили та’эроны. Ты зря по привычке тянешься в нейр, этой расы нет ни в одной базе данных.
– Почему?
Губы Одиссея на секунду сжались.
– Их никогда не было.
– Ах да, это же сказка.
Ана села, и мягкие полосы гнезда, которые сами наплетались на лежащих, послушно сдвинулись в стороны – одновременно обрисовали её фигуру и приоткрыли. В другой день Одиссей потянулся бы под эти мягкие полосы, к обнажённой принцессе, забыв про другие сказки. Но не сегодня.
– Раса та’эронов достигла единства. Не как обычно, когда мировую гармонию устанавливает власть. А настоящего единства. Представь, что однажды всё человечество пришло к одному пониманию добра и зла, морали и общих целей, места каждого в жизни расы. Звучит как утопия, сегодня мы так же далеки от этого, как на старой Земле.
– А та’эроны сумели? – заинтересовалась принцесса, которую с детства приучали смотреть на всё через призму власти. – И как?
– Их раса развилась на бедной ресурсами планете, в итоге агрессивность от природы, высокая внутривидовая конкуренция и выраженный диморфизм. Племена разных регионов отличались друг от друга почти как представители разных рас. Эволюция эронов шла накопительно-компульсивным путём: то есть, качественными скачками. Каждая эпоха кончалась тем, что новые эроны вытесняли старых, и остатки очередных эрондертальцев тихо вымирали по углам. Так повторялось много раз, по спирали: вчерашние победители становились завтрашними жертвами, новые потомки уничтожали своих предков. Эроны осознали эту порочную цикличность, и центральным образом их культуры стал витой змей, пожиратель народов.
– Почти Уроборос?
– Только спиральный, и у него лишь один конец: пасть, а хвост теряется во тьме времён. Эроны так его и назвали: Дракон Безначальный, этот образ кочевал из одной культуры в другую почти без отличий. Их мифы и памятники культуры подтверждают: каждый новый вид эронов понимал, что их вытеснят и уничтожат потомки. Витой змей царил в их мире, все поколения поклонялись Дракону и приносили ему жертвы.
– Хм. И откуда в этом топтании на костях отцов взялось единство?
– Прямо из агрессивной конкуренции, – слабо улыбнулся Одиссей. – С каждым новым витком выживали и побеждали именно те ветви эронов, которые нашли способ ассимилировать предыдущие подвиды. Не просто истребить или выгнать, а присвоить, сделать частью себя. Использовать численность проигравших врагов, их ресурсы и достижения культуры на благо своей ветви.
– В итоге успешная ветвь супер-дипломатов поглотила все остальные? – Ана подняла брови и позволила им стать того же задумчиво-жёлтого цвета, что и волосы.
– Да. К тому моменту у всей расы развились эмпатия, широта мышления и договороспособность. Последний подвид, та’эроны, положил конец видовой конкуренции, когда они ассимилировали остальных и объединили, а не завоевали мир. Гонка эволюции сменилась маршем прогресса, и стабильность принесла победителям миролюбие. Теперь с тем же рвением, с которым они истребляли предков, эроны начали восстанавливать память о них. Они по-настоящему скорбели о менее развитых собратьев, которые сметали предыдущих только чтобы следующие смели их.
Одиссей вздохнул, словно пытаясь объять мыслью поколения сменяющих друг друга культур, вспыхивающих и гаснущих в темноте времени.
– Победа над Драконом Безначалья стала центральной темой искусства эронов и их ключевым эпосом. А главным праздником, важнейшим днём в долгом году, который из-за длинной орбиты тянулся как двенадцать земных лет, стал День Дракона.
– День памяти и скорби по ушедшим видам?
– Именно. День единения с теми, кто был.
– Красивая история.
– Это лишь завязка. Дальше эроны развивались путём медленного спирального прогресса, а не скачками кризисов и войн. То, на что люди потратили десять тысяч лет, они достигали целых пятьдесят, но без геноцидов, рабства и жертв по пути.
– Главное, чтобы этот победивший пацифизм не стоил им опоздания в гонке ближайших космических соседей, – с сомнением сказала Ана.
Несмотря на личный гуманизм, в вопросах цивилизаций ей был близок имперский подход: экспансивное развитие, дисциплина государства и гражданина, стратегическая доминация, преодоление всех конкурентов… а не вечный стагнирующий мир.
– Отнюдь. В космосе их единство стало преимуществом: оно оказалось сильнее дисциплины.
– В краткосрочной перспективе дисциплина точно выигрывает, – уверенно сказала Ана, которая многократно тестировала
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
