— Но я же сделал это не против твоей воли, — возразил Родриго де Сан-Антонио. — И взамен согласился, чтобы ты тоже безраздельно владела мною, моими секретами и моим внутренним миром.
— Знание того, что я в тебе, неравносильно знанию того, что ты во мне, — спокойно парировала Малышка Кармен. — Меня волнует моя свобода, а не твоя.
— Это не имеет смысла.
— А для меня имеет. Это уж мне решать. Мне только что исполнился двадцать один год, и я не хочу однажды, лет эдак в шестьдесят, задуматься над своей жизнью и слишком поздно обнаружить, что я была всего-навсего рабой мужчины и его чувств. Я родилась свободной и намерена и дальше чувствовать себя свободной, несмотря ни на что.
— Даже если из-за этого потеряешь все, что любила? — спросил он.
Она без колебаний подтвердила:
— Даже если так.
Это были последние слова, которыми они обменялись в своей жизни. Родриго де Сан-Антонио повернулся и покинул просторную гостиную, из окон которой он столько раз наблюдал, как солнце заходило за склоны Котопакси. Уже будучи на улице и стоя возле лошади, он обернулся, чтобы взглянуть на жену, в руке он крепко держал пистолет, крепко сжимая его рукоятку. Но, видимо, понял, что не в состоянии убить ту, которую слишком сильно любит, заплакал, вскочил в седло и навсегда покинул свой дом.
Два долгих года Родриго де Сан-Антонио бродил по Кито, словно пьяная тень себя самого; затем отправился в безумное плавание по Амазонке, на поиски баснословных сокровищ инкского генерала Руминьяуи, и умер, измученный москитами и малярией, на берегу реки Агуаруна, так и не поняв, что же он все-таки сделал неправильно.
А Кармен де Ибарра — для кого-то она все еще оставалась Малышкой Кармен — вернулась в родительский дом, категорически отказалась что-либо объяснять по поводу неудачи своего замужества даже своей сестре, вдове, с которой проводила долгие часы в одиночестве и молчании, и столь же решительно отказалась принимать своего изнывающего от любви кузена Роберто.
Узнав о кончине своего супруга, Кармен де Ибарра облачилась в траур. Она с бесстрастным видом присутствовала на погребении, а после этого несколько месяцев беззвучно проплакала в уединении своей спальни, и ее сестра, обнаружив это, не знала, что и думать.
Ее отец, гордый и суровый дон Альваро, с того времени превратился в растерянное и унылое существо, сгорбленное и понурое; казалось, он испытывал стыд перед людьми из-за преступления, содеянного дочерью, по поводу которого никто не мог дать ему вразумительного объяснения.
Спустя полтора года, когда закончился траур по Родриго, Малышка Кармен решила отправиться в длительное путешествие, которое помогло бы ей забыться, и села в Гуаякиле на корабль до Панамы, чтобы пересечь перешеек и затем отправиться в Испанию.
На придворном балу в Испании она познакомилась с Херманом де Арриага, авантюристом зрелого возраста с сомнительными моральными устоями и весьма бурным прошлым, в которого влюбилась и которому отдалась по прошествии недели.
Нежданно-негаданно, несмотря на весь свой признанный опыт в амурных делах и репутацию вертопраха, де Арриага тоже потерял голову из-за юной креолки, и оба очень скоро превратились в самую экстравагантную и в то же время счастливую пару в столице королевства.
Херман де Арриага был удачлив в делах, энергичен и располагал связями; он остепенился, начал забывать прежние сумасбродства, которые мешали ему проявить себя с лучшей стороны, и в конце концов произнес «Давай поженимся», хотя когда-то поклялся, что эти слова никогда не слетят с его губ.
— Мне необходимо подумать, — ответила Малышка Кармен.
— Что тут думать?! — бурно отреагировал он. — Нам хорошо друг с другом и в спальне, и за ее пределами, и я могу предложить тебе комфортную жизнь без забот. Что еще надо, если мы оба свободны?
— Именно это. Быть свободными.
Херман де Арриага, не поняв ответа, предположил, что это сказано ради красного словца или из своего рода женского кокетства, продиктованного желанием не сдаваться при первом же натиске, и решил выждать еще некоторое время, поскольку был уверен как в своих чувствах, так и в чувствах Кармен Ибарра.
Поэтому он несказанно удивился, когда она в день его возвращения из короткого делового путешествия сообщила ему совершенно непринужденным тоном:
— Граф де Риосеко пригласил меня в свое севильское поместье, и я приняла его приглашение. Мы едем завтра.
Несмотря на свой огромный опыт во взаимоотношениях с женщинами и признанную выдержку, однажды позволившую ему выиграть в карты целое состояние, де Арриага в растерянности был вынужден присесть, пару раз тряхнув головой, прежде чем с недоверием произнес.
— Что ты сказала?
— Что я еду в Севилью с графом де Риосеко.
— Ты это несерьезно!
— Абсолютно серьезно. Я приготовила вещи, а он за мной заедет на рассвете.
— Но почему?
— Потому что мне хочется.
— Что ты хочешь сказать этим хочется?
— Именно это. Мне хочется, и поскольку я вольна так поступить, я так поступаю.
— И тебе не важно, что я чувствую или что я думаю?
— Тебе незачем что-то думать или чувствовать. Граф — друг, и я еду, потому что он мне кажется приятным, интересным и занимательным. — Она взглянула на него с некоторым удивлением: — Что плохого в этой поездке?
— Я знаю графа Риосеко, — прозвучало в ответ. — Ему без разницы, лечь ли в постель с женой друга или с тем же другом, а его дом славится оргиями, которые он там устраивает.
— И я это знаю, — кивнула она. — Но от этого разговор с ним не перестает быть для меня занимательным. И я тебе гарантирую, что он не ляжет со мной в постель, пока я не захочу лечь с ним, что маловероятно. Как мужчина он меня не привлекает, поскольку я влюблена в тебя.
Он воззрился на нее с изумлением:
— Влюблена в меня и едешь с другим?
— Именно поэтому я так и поступаю. Чтобы тебя любить, мне необходимо ощутить себя свободной, необходимо знать, что я от тебя не завишу, что, хотя я тебя люблю, постоянно тебя желаю и нуждаюсь в том, чтобы ты в любое время занимался со мной любовью, я по-прежнему сама себе хозяйка — и если мне захочется что-то сделать, я это сделаю.
— Даже если это меня ранит?
— Даже так.
— Не могу тебя понять.
— А я тебя никогда и не просила, чтобы ты меня понимал, — сказала Кармен де Ибарра. — Только принимал меня такой, какая я есть. — Она посмотрела на него долгим взглядом — своим глубоким, загадочным взглядом. — А сейчас я желаю, чтобы ты взял меня на руки, отнес в спальню и занялся со мной любовью, как ты умеешь.
— Я не смогу, зная, что завтра ты уезжаешь с другим.
— А вот и сможешь, я уверена. — Она помолчала. — Но я хочу, чтобы ты имел в виду то, что я тебя желаю, не заставит меня изменить намерение. Завтра я поеду в Севилью.
