они не подходили друг другу. Но Василий тоже далеко не глуп, хотя не столь восприимчив – покинув глухой угол, он поработал на стройке, успел выдвинуться в ударники, усвоил полный курс политграмоты, посидел за партой, и его с полным основанием включили в список перспективных и надежных кадров для будущего производства, направили на учебу в техникум. В дальнейшем Василий сделал неплохую карьеру на комбинате, стал начальником цеха. В его облике – и в молодости, и особенно в зрелости – проступало происхождение из низов. Здоровый, сильный, но силу его демонстрировала не красивая рельефная мускулатура. Сила появлялась при каждодневной тяжелой работе, одновременно без силушки той тягости не одолеть – истина беспросветного крестьянского труда. Длинное, негнущееся, могучее тело, в котором ощущалась усталая натруженность поколений предков – опущенные плечи, вдавленная грудь, и дальше сложение напоминало прямую доску; при своей природной худобе и умеренности, Василий был тяжелым из-за костей – прямо-таки свинцово тяжелым – его неспешные шаги глубоко вдавливали землю. Большие кулачищи, обвитые синими веревками вен. Всегда сумрачное, непроницаемое выражение на лице, молчаливость. Что называется, неотесанный мужик. Но Юлия умела с ним обращаться. В их паре с самого начала – еще с поры девичей кудрявой юности – командовала Юлия – чего греха таить, она умнее, эмоциональней и резче мужа, и образованней его тоже. Так что вопрос с Маратом Юлия решила раз и навсегда, а рождение дочерей выбило из традиционных притязаний Василия последние подпорки.
Тубаевы прожили вместе счастливую жизнь – не увлекательную, не богатую и не знаменитую – т.е., совсем не сказочную, а наполненную упорным делом, суровой будничной рутиной, совковыми предрассудками. Но так жили люди в Кортубине, и Елгоковы пользовались уважением и доверием. Для Юлии смысл жизни всегда заключался в работе. Семейные обязательства она выполняла с присущей ей добросовестностью и дисциплиной, но руководствовалась вперед разумом – по крайней мере, она старалась, но нередко ее прямота, эмоциональность брали вверх. Юлин острый язык заслужил нарицательную славу в Кортубине – страдали муж, дети, но больше страдали коллеги по работе, коим Юлия резала правду – матку в лицо, невзирая на вежливость, осторожность, субординацию и проч. В любой нелицеприятной ситуации Юлию спасала ее главная черта – искренность. В семейной жизни тоже – она никогда не была примерной хозяйкой, не скрывала равнодушия к домашнему уюту. Квартиру Тубаевых по улице Социалистической не украшали кружевные салфеточки, вазочки, цветные вышивки, не рябило в глазах от кипенно белых полотенец, надраенных кастрюль, на детской одежде не пришиты пуговицы все до единой – этого не было. И даже – о, ужас! – спустя недолгое время после свадьбы Юлия внушила мужу, что он сам обязан гладить свои рубашки. В семье царил матриархат. А еще честная, искренняя атмосфера, когда к детям относились как к взрослым независимым личностям. Юлия не докучала Марату, Полине и Вере назойливой опекой, не кудахтала над ними словно наседка над цыплятами, не требовала подчинения или обожания. Дети вольны выбирать занятия по душе, допускать ошибки и даже строптивость. И еще следует сказать – Юлия никогда ни словом, ни делом не наказывала детей, а ведь про японскую систему воспитания не ведала.
Маленький камушек в оригинальный Юлин огород. Мальчик Марат и младшая дочь Полина были активными, любопытными, в меру упрямыми детьми, с ними педагогические приемы Юлии оправдались. А вот старшая Вера – тихая, кроткая девочка, остроносенькая, с русыми косичками, похожими на мышиные хвостики – тревожила ее. Не присутствовала в Вере Юлина категоричная убежденность, ее стремительная энергия. Но здесь не одна лишь материнская тревога. Память о трагедии с сестрой Марьяной – это как рана, что болела и кровоточила в семье Елгоковых долгие годы, когда были живы Иннокентий Павлович и Агриппина Ивановна, когда Юлия взялась заботиться о сыне Марьяны, таким вот способом став матерью, еще не успев выйти замуж. Все казалось, что боль со временем утихнет, сменится спокойным послаблением, ведь ничто не вечно. Однако у молодых Тубаевых родилась старшая дочь Вера. Внешне она нисколько не походила на Марьяну, не обладала теткиной хрупкой грациозностью, отстраненным аристократизмом, музыкальностью – обыкновенная скромная советская девочка – пожалуй, больше застенчивая, тихая, погруженная в себя. Хотя Юлия-то видела и тревожилась, и опять же не могла не отметить, что Вера странным, почти мистическим образом повторяет историю несчастной тетки, которую знать не могла. Конечно, Пров Сатаров – никакой не майор Решов, а просто видный парень из известной кортубинской семьи, он пока еще молод, но в нем явна та же напористая, властная мужская порода. И что-то же Пров нашел в серой мышке Вере! Что-то в ее уклончивых диковатых зрачках, всегда поджатых губках, маленьком округлом подбородке. Вроде послушная скромница, но мечтательное наваждение таилось во взмахе ресниц, в неспешной речи – Вера, когда смеялась, прикрывала ладошкой рот, никогда не спорила и не заводила парней, и она, конечно, не могла противостоять самоуверенному Прову, что выбрал ее и пошел в атаку. Точно мистика: мужчина – охотник и женщина – его добыча. Юлия не верила в мистику. Даже если она вздумала бы возражать, то Пров не отступился бы – уступить вынуждена Юлия. Вера стала женой Прова Сатарова, их союз сложился счастливо. Родился первый Юлин внук – Генрих. На других детей у Веры Васильевны не хватило здоровья, но всю свою любовь она сосредоточила на единственном сыне – почти болезненно обожала его. Между Генрихом и матерью всегда существовала эмоциональная близость. Вот это бабушка Юлия считала желательным ограничить, она говорила, что из внуков, Генриха и Максима, нужно лепить мужчин, а не разводить антимонии и не разливать сироп. И Юлия с присущим упорством занялась своим планом: мальчишки учились (правда, Генрих без излишнего рвения, а Максим весьма усердно), играли в футбол, плавали, дрались (здесь уже Генрих первенствовал); в частном доме в Коммуздяках выполняли свою работу – могли вскопать огород, разобрать и собрать замок, утюг, электроплитку, умели пользоваться рубанком, гвоздодером, молотком и пр. Кульминационный момент мужского воспитания наследников, о котором любят вспоминать Тубаевы, Елгоковы и Сатаровы. Когда отличник Максим собрался на день рождения к Тае – девочке, в которую влюбился нечаянно и впервые в жизни – его находчивый брат Генрих предложил, дабы произвести эффект, залезть на соседний участок и нарвать там цветов (почему на соседний? будто на своем не росли). Сказано – сделано, пацаны немедля разорили клумбы у соседа, напоследок Максим позарился на редкостный цветок – огненно-красный, пахучий, бархатистый шар размером с полголовы –
