невольно вызывала к себе его прямая до резкости личность, бесстрашно всегда защищавшая то, что он считал за правду, – это уважение было усилено состраданием, какое вызвано было его беспримерным несчастием.
Конечно, в характере Арсения были черты, которые способствовали его падению. Но теперь, в отдалении полутора веков, нетрудно видеть, что и в основе даже тех сторон его характера, которые вызвали к нему ненависть некоторых властных его современников, лежит благородство, страстная преданность Церкви, служению которой он себя посвятил, его архиерейская совесть.
Народ, чуткий в различении людей, в особенности же Божиих людей, признал его великим страдальцем.
Некоторые события того периода его жизни, когда он является пред нами уже не властным и крутым митрополитом, а в ореоле своего страдания – носят на себе отпечатки не только чрезвычайности, но и прямо чудесности.
А та сила воли, с какою он нес свой тяжкий крест, та тяжелая и поучительная драма души, которая из самолюбивого и властолюбивого человека выработала терпеливого узника, начертавшего в стене своего каменного гроба бессмертные слова: «Благо, яко смирил мя еси, Господи!» – дают ему место не только среди замечательных, но и среди наиболее праведных людей своего времени.
Митрополит Арсений происходил из Польской шляхты, образование получил в Киевской академии.
Постриженный в монахи, он вскоре был рукоположен в священнический сан и назначен при московском синодальном доме экзаменатором ставленников. Он должен был испытывать лиц, которым предстояло посвящение в священники или диаконы, в знании ими всего нужного для этого сана. Живого, пылкого характера, твердый и настойчивый, он выказывал в этой должности большую строгость.
В 30-х годах XVIII века была снаряжена камчатская экспедиция к реке Оби для проверки и расширения открытий, сделанных Берингом. Пред отправлением ее Арсений по каким-то делам приехал в Архангельск. Архиепископ Герман как раз отыскивал надежного иеромонаха, который бы отправился в числе членов экспедиции для совершения служб, и предложил ехать Арсению. Арсений согласился.
До отплытия он жил в Соловецком монастыре, где были заключены многие раскольники-беспоповцы. Даже игумен монастыря Иоасаф и некоторые иноки ложно мыслили о прекращении на земле Церкви Христовой. Арсений долго убеждал их и наконец написал Иоасафу увещание.
Экспедиция не выполнила назначенного ей дела, и ее члены были отданы под суд. Пришлось и Арсению быть заключенным в Пустозерском остроге. Несколько раз его возили для допроса взад и вперед в Петербург. Наконец он был назначен экзаменатором ставленников в Петербурге, а потом – законоучителем гимназистов в Санкт-Петербургской академии наук; все ввиду того, что Адмиралтейство требовало, чтобы он до конца следствия не отлучался из Петербурга. С окончанием дела кончилось пребывание Арсения во Петербурге.
Он был прямо назначен митрополитом в Тобольск, а через год, по его просьбе, переведен на древнюю Ростовскую митрополию, где архиереи носили титул «Ростовских и Ярославских».
Он участвовал в короновании на царство императрицы Елисаветы Петровны, был сделан членом Св. Синода. В царствование этой Государыни, бывшей искренне набожною и искренне преданною Церкви, жизнь митрополита Арсения шли мирно, хоть иногда и прорывались в его деятельности поступки, которые могли повлечь за собою крупные неприятности.
Так, назначенный членом Св. Синода, он не являлся в Синод для принесения установленной присяги, находя несогласными с требованиями его совести следующие входящие в нее слова: «Исповедаю же с клятвою крайнего судию духовныя сея коллегии быти самую Всероссийскую Монархиню, Государыню нашу».
Митрополит указывал, что выражение это неправильно, так как единственный «крайний судия» и глава Церкви есть Христос.
Он заявил Св. Синоду, что «подал императрице письменное справедливое, по христианской совести, донесение, к которому ничего прибавить не может». В нем он пояснял, почему не имеет возможности принять присягу.
Синод представил обо всем доклад императрице. Но дело окончилось без дурных последствий, и Арсений уехал из Москвы в Ростов.
В 1744 году, чрез два года после этого, у него в епархии случилось крайне неприятное для него обстоятельство. В Ростовском соборе, по оплошности причетника, не потушившего свечу, произошел пожар и сгорели мощи благоверных князей Василия и Константина Всеволодовичей, почивавшие тут около пяти веков. В Синоде этим остались очень недовольны, возлагая вину на митрополита.
Так как Арсений страдал скорбутом (цингой) и глазами, то он вскоре стал проситься на покой в Новгород-Северский монастырь. Но императрица не утвердила доклад о том Св. Синода. Это показывает, насколько она ценила Арсения.
В одном из писем своих он благодарит ее за присылку ему для лечения венгерского вина – так далеко простирались заботы о нем доброй и сердечной царицы.
В епархии своей митрополит занимался духовно-административными и училищными делами, борьбой с иноверием и расколом. Он составил возражение на поданный протестантами пасквиль против известного сочинения Стефана Яворского в защиту православия Камень веры и дополнил сочинение Феофилакта Лопатинского.
В учебном деле он явился врагом господствовавшей в семинарии латинской схоластики. Он писал по этому поводу: «Школы при архиереях не иные нужны, только русские; понеже в церквах у нас не по латыни, ниже другими иностранными языками читается и поется, и служба Божия совершается по-русски».
Этими основами, особенно знаменательными в наши дни, он, можно сказать, на целые полтораста лет опередил свой век, выказав себя дальновиднее своих просвещеннейших современников. Наряду с этим, он был безусловно стоек в своих православных убеждениях, предан старинным, переданным от отцов и дедов обычаям и преданиям и не терпел нововведений в жизни и указаниях церковных.
Математику и астрономию он считал для духовенства излишними. В семинарии, которую он перевел из Ростова в Ярославль, было уже тогда до 500 воспитанников.
Он был ревностным проповедником. В Москве напечатаны им семь поучений (1742, 1744 и 1749 годов), в библиотеке ярославской семинарии хранится три тома рукописных его проповедей. Подражая ревностному борцу против раскола, святителю Димитрию Ростовскому, он составил обличение раскольников, оставшееся в рукописи, и дополнил сочинение Феофилакта Лопатинского Обличение неправды раскольничьей, напечатанные в Москве в 1745 году.
Когда вышел указ о записке желающих в раскол, митрополит Арсений говорил: «Надлежит особливые молитвы и ектении читать и на проскомидии часть вынимать; ибо раскольники в церковь не ходят и на нее плюют» – и приказал тогда архимандриту читать особенные, из Служебника выписанные молитвы «о гонящих Церковь».
Впоследствии, при ложном истолковании этого поступка, он был вменен ему в преступление.
Мирная жизнь митрополита в епархии ознаменовалась, однако, двумя столкновениями с Петербургом.
Коллегия экономии, заведовавшая монастырскими и архиерейскими имениями, отправила несколько инвалидов для помещения в Ростовские монастыри. Арсений не принял их, отозвавшись, что на их содержание недостает денег. На запрос Св. Синода он отвечал, что в
