под рукой: не нужно просто оставлять его в этом кабинете.
Я с трудом поборол в себе желание произвести фразу «слушаюсь, мэм!». С {suggestion} Стефани лучше не ссориться, иначе проблем не из8. Я всегда придерживался подобной тактики со строгими начальницами: не спорил, не высовывался, и всё было прекрасно.
— Приятно с вами познакомиться, — с улыбкой произнёс я.
Стефани кивнула, в ответ, но не улыбнулась:
— Иннокентий вас проводит.
Затем Стефани развернулась и, больше не взглянув на меня, ушла.
— Пойдёмте, за мной — позвал Иннокентий.
И я последовал за ним к массивной стальной двери, ведущей в само отделение. Тут же рядом с металлодетектором дежурил охранник.
— Думаю, вас учить не надо, — произнёс Иннокентий. — Никаких острых предметов, ничего, что может быть использовано как оружие.
— Зажигалки тут тоже нельзя, использовать — добавил охранник, выуживая её у меня из кармана и глядя с осуждением.
— Прошу прощения, я совсем забыл! — извинился я.
— Я провожу вас в кабинет. — Иннокентий жестом пригласил меня следовать за ним. — Сейчас все на общем собрании, поэтому здесь так тихо.
— Я могу к ним присоединиться? — спросил я.
— Не хотите для начала устроиться в кабинете? — изумился Иннокентий.
— До кабинета я могу дойти и потом. Вас не затруднит проводить меня на собрание?
— Ну что — ж как скажете. — Иннокентий пожал плечами. — Тогда нам сюда.
И мы пошли по длинным коридорам, отделенным друг от друга запертыми дверьми. Ритмично закрывались двери, лязгали и уезжали в пазы при открытии мощные штыри, поворачивались в замках ключи. Мы продвигались вперёд с черепашьей скоростью.
Судя по виду коридоров, ремонт здесь не проводили уже несколько лет: краска на стенах облупилась, помещения пропитались слабыми затхлыми запахами плесени и разложения.
— Ну вот мы пришли, — проговорил Иннокентий, останавливаясь перед одной из закрытых дверей. — Заходите.
— Благодарю вас.
Пару мгновений и я собирался с мыслями, а открыл дверь и шагнул внутрь.
Глава 61
Собрание проводилось один или три раза каждый день и представляло собой нечто среднее между административным совещанием и сеансом групповой психотерапии. На повестке дня обсуждались насущные вопросы, конкретно касающиеся психиатрической больницы в целом и лечения конкретных пациентов в частности. Это была, если говорить словами профессора Диомидикса, попытка вовлечь пациентов в собственное лечение и побудить их нести ответственность за свое состояние. Не стоит и говорить, что этот метод не всегда срабатывал.
Прошлое Диомидикса, связанное с сеансами групповой терапии, означало, что Диомидикс любил проводить разного рода собрания и особенно поощрял совместную работу с коллегами. Видимо, Диомидиксу очень часто нравилось выступать перед аудиторией. В этом мне он напоминал театрального героя. Профессор поднялся со своего места и шагнул мне на встречу с распростертыми объятиями.
— Бренд! А вот и вы! Добро пожаловать!
Диомидикс говорил с едва уловимым французским акцентом, который почти исчез за те сорока пяти лет, что за эти годы он прожил во Франции. Статный, несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, в этом энергичном озорном человеке скрывался юный молодой человек и больше напоминал легкомысленного двоюродного брата, чем психотерапевта. Однако это не означало, что Диомидикс не уделял должного внимания своим пациентам. Напротив, утром он приезжал в Гроуверд первым, ещё до прихода уборщиц, в своём кабинете засиживался допоздна, после того как на дежурство заступала вечерняя смена, а то было что Диомидикс ночевал в своём кабинете на кожаном диване. Трижды разведенный профессор шутил что самым удачливым оказался третий брак, когда он связал свою жизнь с Гроувердом.
— Присаживайтесь! — Глядя на меня, Диомидикс махнул рукой на свободный стул рядом со своим. — Сюда-сюда-сюда!
После того как я уселся, на стул профессор с некоторой пафосной речью произнёс:
— Позвольте представить вам нашего нового психотерапевта! Его зовут Кристофер Фарбер. Давайте поприветствуем нового члена нашей небольшой, но очень дружной семьи!
Пока Диомидикс говорил, я скользил глазами по сидящим вокруг людям, выискивая Элисон. Но увы, её нигде не было. В отличие от профессора Диомидикса, одетого в безупречный деловитый костюм и чёрный галстук, остальные предпочли менее формальные рубашки с коротким рукавом или просто белые футболки. Мне было сложно сказать, где тут находился персонал, а где сидели больные.
В скором времени обнаружилась пара знакомых лиц. Например, Кристофер, которого я знал по Броуверду: светло рыжая борода, греческий нос красивые, черты лица. Он покинул Броуверд вскоре после моего поступления на работу. Помню, Кристофер мне всегда особо не нравился; впрочем, я толком о нём так ничего и не узнал, потому что мы практически не работали вместе. Далее я заметил Ингриду, которая проводила собеседование с больными. Она слегка улыбнулась мне, и я немного взбодрился — это было единственное дружелюбное лицо в светлом помещении.
Больные смотрели на меня с откровенным подозрением, что было мне вполне понятно. Каждому из пациентов пришлось пережить насилие: физическое, моральное или же сексуальное. Пройдёт ещё много времени прежде чем эти люди научатся мне доверять. А кто-то из них так и не сумеет. Среди пациентов я увидел только женщин — с грубоватыми морщинистыми лицами, у некоторых даже на лице виднелись шрамы. У каждой из этих женщин была пройдена тяжёлая жизнь. Страдания от всевозможных ужасов надломили их душевное здоровье, толкнув в чудовищный мир психического заболевания. Их пути отображались на лицах, что просто невозможно было заметить.
Но где-же Элисон Бэроонс? Я ещё раз безуспешно пробежался взглядом по лицам пациентов. И вдруг я осознал, что смотрю прямо на неё: Элисон сидела напротив меня, с противоположной стороны круга! Я не видел женщину, потому что какое-то время она была для меня невидима. Без особых сомнений, её сильно накачали седативными препаратами. Тяжело развалившись на стуле, Элисон держала в трясущейся руке картонный стаканчик с кофе. Я едва удержался, чтобы не подойти, и не поправить её стаканчик. Она была настолько не здесь, что она не заметила бы, если бы я это сделал.
Я не ожидал, что Элисон окажется с грустью на лице. Её плачевное состояние меня пугало немного сейчас именно на этом месте в ней мне напомнило ту красивую женщину, которую я помнил всю жизнь: глубокие зелёные глаза, превосходные пропорции лица. Сейчас Элисон страшно исхудала, со стороны выглядела неухоженной её волосы были растрепаны. Роскошные рыжие волосы превратились в грязные петли слипшееся месиво вокруг её женственных плеч. Ногти на руках были сгрызены, местами до самого мяса. На обоих запястьях белели старые шрамы от порезов — эти отметены Элисон правдиво изобразила в своей «Жизни». Её пальцы по-прежнему дрожали не переставая
