нового тогдашнего, мгновенно сильно проявившегося и столь же сильно низвергнувшегося книгопродавца Василья Петровича Полякова, бывшего приказчика Глазунова, бойко заторговавшего в Гостином дворе около ворот по Суконной линии, где теперь часть великолепнейшего из великолепных петербургских книжных магазинов М. О. Вольфа. Этот Поляков хотел было затеять тогда большой театральный журнал, но, пронюхав об этом, почтеннейший Иван Петрович поспешил сам приняться за издание такого журнала, и, не оставляя «Репертуара», мигом, при содействии друзей, сварганена была программа такого журнала, и явился «Пантеон русской и иностранной сцен»[245] под редакциею такого ловкого и сведущего драматического писателя, каков был Ф. А. Кони.
Яркая звезда тоненьких книжечек «Репертуара» блистала и для толстых книг «Пантеона», но Иван Петрович об «сан пур сан» уж говорил редко, заменив этот возглас при воспоминании о своих необыкновенных успехах в отдельно издаваемых им водевильных брошюрках перековерканною им французскою поговоркою: «Tel brille au dernier rang, qui s’éclipse au premier»[246]. Расходы на журнал с толстыми книгами в сравнении с расходами, производимыми на жиденькие книжечки «Репертуара» с даровым большею частью материалом, были огромны и начали, невзирая на успех журнала, сильно подтачивать основной наследственный капитал, приращенный в Питере мелкой издательской промышленностью. Однако Иван Петрович наш не унывал и возлагал надежду на сильную пропаганду своего нового товара посредством публикаций в виде афиш-реклам Ивана Ивановича Излера, тогда блиставшего уже во всем своем торжестве. Вскоре Песоцкий стал восклицать: «Аффер манке», зная, что эти слова по-русски выражают очень простой смысл других слов: «дело дрянь!», столь присущих в жаргоне нашей лавочной коммерции. Торгаш в душе, Песоцкий сумел-таки не допустить ладьи своей до конечного крушения и, при содействии друзей, навязал издание своего «Пантеона» тому самому книгопродавцу Полякову, который за несколько времени пред тем пугнул его своею конкуренцией. При этом, сдав журнал новому издателю, он формальным актом заручил себе какую-то часть от этого дела и вышел ежели не совсем цел, то только несколько помятый из этого погрома.
Давно сблизившийся чрез Кукольника, Строева и Межевича со знаменитым тогда Фаддеем Венедиктовичем Булгариным, Песоцкий обратился за необходимыми советами к этому оракулу тогдашнего издательского мирка в Петербурге. Булгарин, как практик, прежде всего закатил Песоцкому вопрос: «А что, Песец, говори правду без изворотов – сколько у тебя в эту минуту в наличности?» Песоцкий не только сказал цифру своего наличного капитала на словах, но [и] предъявил почтенному оракулу все документы, наполнявшие еще в ту пору его портфель. Творец «Выжигиных» по тщательном рассмотрении этого капитала, выраженного не в неверных векселях, а в весьма уважительных государственных бумагах, имевший всегда слабость к изданиям хозяйственно-агрономического закала, которыми он мог бы орудовать по-своему, прохрюкал: «Начинали, брат, люди дела и с меньшими цифрами, да имели успех громадный. Сегодня, Песец, мне некогда, а приди-тка ко мне завтра или еще лучше послезавтра, и ежели ты точно впрямь хочешь себе добра, то уж отдайся мне душой и телом: я тебя вывезу, клянусь сединами моей матери[247], вывезу, только чур у меня, мусье, не финтить».
В эту пору возникла и сильно цвела на Невском проспекте близ того дома, где теперь «Бель-вю», новая книгопродавческая фирма, Матвея Дмитриевича Ольхина, довольно ловкого еврейчика, ничего не смыслившего в книжной торговле и, однако, затеявшего ее при содействии отчасти как собственного капитала, так, как тогда по крайней мере рассказывали, и при помощи министра финансов графа Е. Ф. Канкрина, и директора благодетельствовали этому Ольхину, служившему еще не за много дней перед открытием книжной торговли в качестве курьера канцелярии Министерства финансов и имевшему не столько по этой должности, сколько по той доверенности, какою пользовался от своего начальства, огромные во всей России связи и сношения, подкрепленные его природною сметкою и свойственною его племени способностью к всевозможному и даже невозможному гандельству[248]. Творец патриотической драмы «Рука Всевышнего отечество спасла» Н. В. Кукольник, как чиновник той же канцелярии, был с Матвеем Дмитриевичем Ольхиным в самых что ни есть распретесных отношениях, и всем петербуржцам сороковых годов памятно, что громадная, обрюзглая фигура Кукольника, с его зычно-охриплым басом и хохлацким прононсом, почти безвыходно торчала в магазине этого бывшего министерского курьера, которого сведения о русской литературе были до того ограниченны, что иногда пополнялись знаниями даже ничего не знавшего Песца, который, бывало, рассказывал в интимности, что, когда Ольхину было сделано кем-то предложение издать басни Хемницера, он отозвался, что охотно готов издавать творения отечественных, а не «немецких» писателей. Слух тогда по поводу этого кипроко носился, да, помнится, чуть ли не от Н. И. Греча и мне слышать привелось, что граф Егор Францевич за это мнение Ольхина о Хемницере на чистом немецком диалекте порядком взмылил голову краснощекого и ярко-рыжего книгопродавца, недавнего своего курьера, строго-настрого воспретив ему иметь «свои» суждения о литературе и литераторах. С этих пор, как рассказывали, Ольхин постоянно руководился указаниями преимущественно лишь Н. В. Кукольника и Ф. В. Булгарина, которого упитанную белую, с розовыми щеками оплывшую физиономию и серебристо-щетинистую голову можно было, также в разные часы дня, видеть в магазине почтеннейшего М. Д. Ольхина. Впрочем, сколько известно, Ольхин вел дела свои без вреда ближнему, а, напротив, не отказывая в своей помощи людям, в ней нуждавшимся. Вот сюда-то в закулисную контору магазина Ольхина прямо от Булгарина юркнул наш колченожка Песоцкий и счел своей обязанностью передать Матвею Дмитриевичу свой сейчас бывший разговор с Фаддеем Венедиктовичем. Матвей Дмитриевич с величайшим апломбом объявил Песоцкому, что, по-видимому, сам Господь Бог крепко стоит за него, посылая ему такого советника, каков Булгарин, при помощи которого-то новое дело, какое затевает для него Фаддей Венедиктович, непременно пойдет превосходно. Результатом всего этого было то, что недели через две или три в Петербурге явилась реклама из реклам самого что ни было до тех пор шарлатанского закала с именами издателей Ф. В. Булгарина и И. П. Песоцкого, из которых первый объявлялся редактором нового энциклопедико-общеполезно-хозяйственного еженедельного журнала «Эконом», долженствовавшего вмещать в столбцы свои все, все, все мало-мальски касающееся хозяйственного и домоводственного элемента, начиная с высшей теории культуры и практических наставлений всевозможных авторитетов с нанизанием около сотни имен из агрономических каталогов Германии, Франции, Англии и в особенности Польши, до дамских и мужских мод и до поваренного искусства с рецептами самых удобоисполнимых и вкусных блюд, которые изготовляемы могут быть чуть ли не даром из самых простых материалов, причем упоминалось, что вот эти блюда были уже испытаны в домашнем хозяйстве Ф. В. Булгарина, угощавшего ими цвет русской литературы и
