исключается, и всякая власть лишь потому власть, что она ограничена неким всеобщим компромиссом. На место «суверенитета народа» («самодержавия народа»), который не может состояться, так как нет факта общей воли, а есть подчинение интересов одной группы или класса над другими, выдаваемое за «общую волю», должен заступить «суверенитет права», которому и подотчетна созидающая власть.
Демократия, по мнению Гессена, менее всего выражает властвование или самодержавие народа – «она есть принципиальное отрицание того, что никто не является обладателем абсолютной истины как воли народа, но что последняя есть только предмет общего искания, к процессу которого должны быть приобщены поэтому возможно более широкие круги народа»[200].
Соответственно и роль государственной власти существенно изменяется согласно вышеизложенным представлениям.
Если роль государства до сих пор сводилась к своеобразному арбитражу между гражданами, то для нового либерализма государство уже не опускается до отдельного гражданина, но имеет дело с организованными группами экономического, политического или иного толка. Задача государства состоит в концентрации усилий всех общественных групп по созданию «общей воли» в поиске компромисса между различными общественными интересами в рамках правового поля.
Итак, после всех попыток доказать, что новый либерализм есть продолжение и углубление фундаментальных либеральных принципов на некотором новом уровне развития общественной жизни, возникает вопрос о действительном вкладе нового либерализма в идею правового государства и о том, в состоянии ли этот новый уровень понимания разрешить проблемы общественного развития с учетом всего спектра изменившихся жизненных условий. Ответ на поставленный вопрос Сергей Гессен, до сих пор выступавший адептом нового дыхания либерализма, неожиданно помещает в отрицательную плоскость.
Во-первых, «практические требования», столь важные для любого политического движения, не осуществлены и не намерены осуществляться в политической деятельности. Во-вторых, новолиберальные тенденции не подвергались подлинно критическому рассмотрению, которое со времен Канта понимается как установление границ основаниям критикуемого явления. Эти пределы устанавливаются самим положением дел и той критикой, которую предпринимает социалистическая концепция против либерализма и эклектичности содержания и предрассудков отжившей теории.
«Продуманный до конца» либерализм движется к выводам, составляющим «реальное содержание большинства программ современных социалистических партий»[201]. Такова перспектива, видимая С. И. Гессеном.
Преодоление границ осуществляется новым либерализмом прежде всего в фундаментальной проблеме собственности, решаемой в практическом плане половинчато. Современная либеральная трактовка исходит из отрицания монопольной собственности и вместе с тем принципиально отрицает возможность дальнейшего процесса «социализации» собственности. Хотя именно собственность, оставаясь частной, в современный период несет на себе функцию общественного, социализированного хозяйства. Ценность частной собственности все более определяется рамками общественного хозяйства в целом. Исход либерализма за свои собственные пределы заключается в признании обобществления монопольной и земельной собственности и тем самым усилении государственного участия в этом процессе.
«Половинчатость нового либерализма и его ограниченность в том, – утверждает С. Гессен, – что он не освободился в полной мере от следов механической концепции общества», по-прежнему базируясь на связи собственности с идеей конкуренции[202]. Общественный элемент составляет в действительности стержневую основу частной собственности, поэтому бессмысленно противодействовать правовому «опутыванию» частной собственности как таковой. С. Гессен называет такую акцию «методом правовой социализации» собственности.
Другой ограниченностью либерализма является «недостаточное признание им реальности коллективных лиц»[203]. Процесс социального расслоения общества идет параллельно с процессом социальной консолидации. Эти взаимосвязанные процессы не укладываются ни в либеральную, ни в социалистическую модель. Появляются такие общественные образования или союзы, которые объединяют не механическую сумму граждан, а несут на себе консолидирующую общественную миссию. Университеты, просветительские ассоциации, церкви различных исповеданий выступают в качестве обобщенных личностей, единых не схожестью интересов или одинаковым видением мира, а единых «общностью служения» объективной задаче, общностью миссии, функции сверхличного порядка. Общество консолидируется в форме так называемых «коллективных личностей», отличающихся различной степенью свободы. До сих пор существовавшие механически скрепленные союзы уступают место союзам-общностям, коллективным личностям, объединенным сверхличной идеей, общественной ценностью.
Поскольку имя такому общественному образованию еще не придумано ни одной из существующих концепций (либеральной, социалистической и т. д.), то Гессен предлагает назвать указанные представления «гильдейским социализмом». Гильдия – средневековое, прежде всего хозяйственное, образование – изображается в качестве подлинной «коллективной личности», целостного союза общностей – своеобразный прототип возникающих общественных образований нового типа.
«Ограниченность нового либерализма, – заключает С. И. Гессен, – не в том, что он продолжает защищать унаследованный им от своего предшественника индивидуализм, а в том, что он понимает этот последний слишком узко, не решаясь распространить его и на выросшие до степени коллективных личностей союзы»[204].
Само сочетание «коллективное» и «личность» предполагает достижение определенной степени творчества, когда можно говорить об индивидуальном характере «коллективного лица». Но наиболее важным правовым компонентом является отношение к собственности. То, что новый либерализм не хочет признать собственность коллективных лиц (или коллективную собственность), представляется Сергею Гессену необходимым правовым аргументом в пользу существования коллективной личности – общности, преодолевающей противоречия либерализма и социализма и открывающей новые горизонты индивидуализации.
С другой стороны, объективно происходит обобществление или социализация самой собственности, что неизбежно сопряжено с естественным перераспределением собственности.
Разнообразные формы коллективизации преимущественно охватят собственность, связанную со сферой потребления и с высокотехнологическими отраслями промышленности. Правовые рамки протекания этого процесса обязана обеспечить государственная власть.
Очевидно, что либерализм, основываясь на механистической концепции общества, не желает признавать изменившиеся общественные условия и остается в рамках демагогических представлений. В особенности это отставание проявляется во взглядах на политику.
«Ограниченность нового либерализма, – отмечает Сергей Гессен, – существенным образом заключается в том, что политическую форму государственной власти он слишком еще мыслит в терминах либеральной механической теории общества»[205]. Хотя демократия уже не воспринимается им как готовая «общая воля», эквивалентная прирожденным естественным правам человека, а скорее как процесс созидания, творения «общей воли» общественными группами и обществом в целом. Однако новейшая либеральная ограниченность продолжает проявляться в том, что демократия сводится к чисто количественному расширению избирательной массы, и, соответственно, их интересы механически суммируются. Поэтому столь разительно отличие между либеральным, демократическим пафосом и реальной избирательной практикой, ведущей к господству партийных комитетов над голосами избирателей, точнее, к господству «меньшинства народа». Выявление общих интересов путем голосования некоторой количественной массой избирателей изжило себя и не отражает реальной политической атмосферы в обществе. Носителями общих интересов, по мысли Сергея Гессена, становятся союзы-общности, носители реальных культурных и хозяйственных ценностей: «Избирательное право должно быть поэтому распространено и на эти коллективные лица, и мы, по-видимому, вступаем в эпоху борьбы коллективных лиц за избирательное право, за признание преследуемых ими интересов в процессе сложения «общей доли» народа»[206]. Разумеется, основная трудность в критериях отличия подлинного от механического союза-агрегата, но не менее важным является сочетание в избирательном праве
