поводу того, что могу испортить платье. Сделав глубокий вдох, я в прямом смысле впитывала в себя ароматы цветов. Остановившись у капота машины, я облокотилась на него спиной. Где-то жужжала пчела, и пролетали стрекозы. Через мгновение Матвей появился рядом со мной. Я чувствовала, как горячие слезы стекали по моим щекам.
— Когда я училась на третьем курсе… — я прочистила горло, чтобы мой голос звучал ровнее — у нас была дисциплина, связанная с психологическим восприятием людьми действительности. Мне она не понравилась, потому что у меня была своя действительность, отличная от общественности. Я не пропускала ни одной пары, но воспринимать то, что на них говорил преподаватель, категорически отказывалась, из-за чего у меня не редко с ним возникали конфликты. — Я усмехнулась, скрестив руки на груди, понимая насколько глупым было все, что тогда происходило. — Зачетным заданием было написать то, что вы бы никогда не смогли простить дорогому вам человеку. Я написала, что любому дорогому для меня человеку или родственнику я смогу простить что угодно, потому что в моей жизни не так много действительно близких мне людей. — Я замолчала, собираясь с мыслями, и обняла себя за плечи. — Зачет я сдала, но преподаватель сказал мне, что я не права. И мой ответ напрямую зависит от того, что я в своей жизни не переживала серьезных потрясений. — Я попыталась сглотнуть ком, застрявший в горле, но он никуда не исчез. — Я хотела ему возразить, ведь в раннем возрасте я потеряла родителей, но…решила этого не делать. Зачет ведь все ровно был сдан.
— Сейчас что-то изменилось в твоем ответе? — После небольшой паузы спросил Матвей. Я поджала губы и нервно кивнула головой.
— Предательство. Его я ни за что не смогу простить. — Мой голос сорвался и из глаз новым потоком хлынули слезы.
Он придвинулся ко мне и обхватил руками за плечи, притягивая в свои объятия. Я обхватила его руками за талию и поместила голову на его плечо.
— Вася, я знаю, что тебе сейчас плохо. Но честно сказать, не могу понять из-за чего.
— Алена… — я сделала глубокий вдох — планировала подставить меня — предотвращая новый поток слез, я закусила нижнюю губу и отвернулась от него, переключая свое внимание на яркий закат, который предупреждал о наступлении сумерек. — То, что картины не оказалось на аукционе — это ее рук дело.
— Что? — Матвей отстранился и посмотрел на меня так, словно не поверил во все, что услышал.
— Я случайно услышала ее телефонный разговор, а затем… — я сделала судорожный вдох — когда мы ругались…Олег Викторович все услышал, а я ушла. Не могу поверить, что она так поступила со мной. — Я всхлипнула, и Матвей крепче прижал меня к себе. — Я не понимаю за что? За что она так со мной поступила? Что было бы со мной, если бы ты не вмешался? — Я продолжала содрогаться от рыданий, а Матвей старался успокоить меня размеренными поглаживаниями моей полуобнаженной спины. — В свой первый же важный проект…я бы его провалила, а репутация твоего дяди? — С каждой новой мыслью меня все больше бросало в жар.
— Тш-ш-ш… — он заставил меня посмотреть на него, а затем нежно погладил по щеке. — Не думай об этом. Самое главное, чтобы ты была в полном порядке. — Он коснулся губами моих волос, а я стерла с лица последние слезы.
— Матвей, я люблю тебя — произнесла я, утыкаясь лицом в его рубашку. — Очень долго я отрицала это, но сегодня поняла, как много ты для меня значишь. — Я почувствовала, как он напрягся, а затем крепко прижал меня к себе, прижимаясь щекой к моей макушке.
— И я люблю тебя, мой Василек! — Сквозь нервный смех ответил он.
— Василек? — Я отстранилась и посмотрела на него, не скрывая своей улыбки.
— Угу. Василек! — С милой улыбкой на лице подтвердил он, касаясь большим пальцем моего подбородка. — В детстве большую часть лета я проводил в деревне. Единственным развлечением для меня там были прогулки вот по таким полям. — Он кивнул в пространство перед нами. — Мне нравилось прослеживать весь цикл развития природы. От ее возрождения весной до увядания поздней осенью, но больше всего мне нравились цвета, которыми была наполнена природа и в частности цветы. Самым моим любимым цветком был василек.
— Из-за его цвета? — Спросила я, заглядывая в его глаза, в которых отражался прекрасный закат.
— Из-за него в том числе. Но…больше всего меня в нем привлекает запах. — Он наклонился и провел носом от моей ключицы вверх по шее и зарылся носом в мои волосы.
Я стояла не в силах пошевелиться. По телу пробежала волна блаженства. С каждой минутой, проведенной с Матвеем, я чувствовала, что его власть надо мной возрастает.
— Когда я впервые тебя увидел, то сразу вспомнил о них, а когда прикоснулся — он провел указательным пальцем по обнаженному участку моей кожи на шее — понял, что моя любовь к ним возродилась. Я, словно снова оказался на том поле…среди множества цветов, бродил там и, наконец, нашел свой единственный василек, который никому не отдам. Буду бережно хранить, любить и заботиться.
— Не могу поверить, что это действительно происходит с нами. — Мы стояли посреди поля и смотрели друг другу в глаза.
Вокруг нас летали насекомые, слышались проезжающие по трассе машины, а нас окутал медовый запах полевых цветов. Такой нежный и терпкий одновременно. В моей душе горел огонь обиды и боли, но все это было ничем, по сравнению с тем, что прямо сейчас зарождалось между мной и Матвеем: доверие, любовь, трепет, та душевная близость, которую в этой жизни дано познать не каждому.
Матвей снял с себя пиджак и накинул его на мои плечи, после чего притянул в свои объятия. Какое-то время мы находились в уютной тишине, но, когда на улице совсем стемнело, он сказал, что нам пора ехать. Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей, я решила спросить у Матвея то, что меня давно интересовало.
— Матвей, я кое-что спрошу у тебя, и…если тебе покажется, что я лезу не в свое дело, то…ты можешь не отвечать.
— Хорошо. Спрашивай. Для тебя нет запретных тем.
— Буду иметь в виду. — Я улыбнулась и коснулась ладонью его руки, различая в свете приборной панели его мальчишескую улыбку. — Даже не знаю, как сформулировать вопрос.
— Просто скажи, что тебя интересует. — Спокойно ответил он.
— Хорошо. — Я облизнула пересохшие соленые от слез губы. — Почему…твой дядя никому не говорит, что он тот самый знаменитый художник Гордеев? То есть, почему он живет, можно сказать, взаперти? Ведь у него миллионы поклонников.
— Поклонников… — фыркнул Матвей, и я подумала, что он не станет отвечать на мой вопрос. — Слава — это вовсе
