камушек предположительно находится среди тех, кто не будет шипеть и браниться от вашего случайного прикосновения…
Аж любопытно стало, в каких-таких местах подобные слухи гуляют? Явно не там, где обычно доводилось бывать мне.
— Не всякой сплетне стоит верить, — лицо Алессандро непроницаемо как каменные стены вокруг.
— Я и не верил. Однако, как говаривали в наше с тобой время, — доверяй, но проверяй.
— Проверяешь, значит?
— Никогда прежде не бывал в Скарро. Представляешь, столько веков уже и ни разу не случалось заглянуть в легендарный город горгулий, а тут вдруг такая возможность подвернулась… как не воспользоваться? — Оливер заговорщицки мне подмигнул. — Только зашёл на огонёк, а тут ты и самый драгоценный камень во всём Скарро. Я и не удержался, дай, думаю, подойду поближе, спрошу, как имя этого сверкающего бриллианта, может, удача и мне улыбнётся…
— Арена в той стороне, — неопределённо указал Алессандро.
— Какая арена? — слегка растерялся Оливер.
— Одна из главных достопримечательностей Скарро. Если желаешь её осмотреть, то поспеши, пока горгульи не начали туда стекаться в преддверии праздничного вечера, — вокруг моей талии обвилась рука, и Алессандро повернулся, увлекая меня в неизвестность через болотистую зелень изнанки.
* * *
Шаг-другой, и мы стоим на верхней площадке одной из башен, между которыми тянулись рыжевато-зеленоватые отрезы крепостной стены. К счастью, на самой площадке никого и в знойном воздухе под безбрежным небом тоже. Я пару минут напряжённо смотрела по сторонам, ожидая неминуемого явления стражей, но, похоже, крепостная стена охранялась не так хорошо, как арена. Или стражу перебросили в центр города, предполагая, что в дни праздника никто точно не будет штурмовать стены Скарро. Да и кому в наше время нужен невесть где затерянный оплот каменного народа?
Отпустив меня, Алессандро обошёл площадку по периметру, оглядел открывающийся вид на город, затем сосредоточил внимание на пейзаже с внешней стороны стены. Смотреть толком не на что: внизу каменный ров, казавшийся огромной тёмной трещиной, змеящейся вдоль крепостной стены. Немного дальше начиналась площадка с валунами для перемещений, ещё дальше плато уходило под уклон в зыбкий, чуть подрагивающий воздух. Убедившись, что охрана не свалится на нас вот прямо сейчас, я приблизилась к зубчатому парапету, покосилась на хмурого жнеца.
— Вы знакомы? — решилась спросить.
— Кто и с кем? — отозвался Алессандро так, словно не догадывался, о чём, вернее, о ком может пойти речь.
— Ты и… этот Оливер Мэнникс.
— Можно и так сказать.
— Он не человек?
— Давно уже не человек.
— Он… жнец? — ткнула я пальцем в небо. А всё потому, что Алессандро коротко, сухо отвечал на мои вопросы и тут же умолкал, с повышенным вниманием вглядываясь в пыльную даль. Причём, уверена, ничего-то особенного он там не видел, просто ему надо смотреть хоть куда-то.
— Нет.
— А кто?
— Паразит.
Исчерпывающе.
— Это из-за него ты вчера стены на улице щупать полез?
— Да.
— И когда вы дрались, я не заметила, чтобы твои удары порождали у тебя эмпатический откат.
— Потому что человеком он был очень давно… примерно тогда же, когда и я.
— А потом он умер? — предположила я.
— Умер, — Алессандро помолчал и вдруг продолжил прежде, чем я выбрала следующий наводящий вопрос: — Наше прикосновение не причиняет боли тем, над кем Смерть более не властна.
— Разве не все мы смертны?
— Да — люди, нелюди, звери, птицы, каждое живое существо. Даже жнецами становятся только после своей гибели. Но порой случаются… казусы. Или парадоксы. Иногда тот, чей час настал, не хочет уходить. Его держат какие-то дела, неисполнившиеся желания или сильные эмоции, испытанные непосредственно перед кончиной. Именно они и становятся его якорем, он цепляется за них с упорством куда большим, нежели было при жизни, отказываясь идти по ожидающему его пути. Для многих смерть становится потрясением, и дела прошлого для них превращаются в идею-фикс, то, что должно быть обязательно исполнено. Худший вариант — привязка к живому существу, но и связь с каким-либо местом или предметом не лучше.
— Поэтому в замках и домах, особенно старых, и появляются призраки?
Алессандро кивнул.
— Они не способны покинуть место, ставшее их якорем, и неприкаянными беспокойниками бродят по нему десятилетиями и веками. Даже если дом, где обитают привидения, снесут, они всё равно никуда не денутся, они останутся на том же месте или обоснуются в здании, что построят вместо снесённого. Впрочем, иногда якорем выступает некий предмет, имевший свою, личную ценность для умершего, или связанный непосредственно с его кончиной. Если предмет обычный, то суть его становится схожа с якорями-местами.
— А если… магический? — что-то не нравится мне, к чему жнец клонит.
— Он может измениться под влиянием призрака. И призрак может измениться, переродиться в духа, более опасного, чем простое привидение. Задача жнеца — не позволить образоваться любого рода связи с физическим миром и благополучно проводить умершего за грань, несмотря, что успело или не успело произойти в его жизни. Однако если связь всё же установилась, то забрать умершего уже невозможно. По крайней мере, это не в нашей власти. Связь будет веками держать его среди живых… пока не повезёт встретить достаточно квалифицированного некроманта, который сможет разорвать эти цепи и отправить духа за грань.
— Но призраки, духи всё-таки нематериальны, чего нельзя сказать об этом… Оливере, — напомнила я осторожно.
— Одна из причин, по которым в моё время некромантия была под запретом, а практикующих её преследовали и сжигали, заключалась в желании отдельных людей обрести бессмертие с её помощью, — Алессандро облокотился о парапет, по-прежнему глядя в зыбкую даль. — Ещё раньше некромантия была всего лишь разновидностью предсказаний, но постепенно к ней присоединили беседы с духами и их изгнание, а после и поднятие и упокоение умертвий. Искатели долго перебирали разные способы получения вечной жизни, пока однажды кто-то не решил, что истинное бессмертие возможно обрести только через смерть. И адепты этой идеи обратили свой взор на некромантию. Если умершему можно вернуть подобие прижизненного существования, то отчего бы не попробовать вернуть и саму жизнь во всей её полноте? Проводились опыты… много опытов, о которых, к счастью, сохранилось мало сколько-нибудь пригодных записей.
Ну а в наше время давно уже доказано, что любая жизнь имеет свой срок, все неизбежно умирают, кто-то раньше, кто-то позже, и обессмертиться
