Я вздохнула. Старая песня о главном. Я снова виновата. Что-то это уже так мне надоело…
Пять минут рядом с мамой, и я на ровном месте виновата в том, что могла плохо подумать о Максе, в том, что беспечна по отношению к деньгам, что недостаточно прониклась горем мамы.
– Мам, хочешь правду? Мне жаль, что так случилось с деньгами, но я не успела почувствовать их своими и потеря финансов, как и появление, для меня почти эфемерна. Я эти деньги не видела, не держала в руках. Я вообще могла о них ничего не знать. И в моей жизни ничего бы не изменилось.
Я очень сочувствую тебе, – я интонацией подчеркнула последнее слово, – но не жди от меня заламывания рук и причитаний по этому поводу.
Мама смотрела на меня молча со всё более округляющимися от удивления глазами.
А меня понесло куда-то смелее и смелее…
– А насчёт Макса: козёл он, мам. Никакой он не хороший мальчик. Был таким сто лет назад, да весь давно вышел. Не могли у него все деньги на бирже сгореть. Я не сильно разбираюсь в этом, но и то понимаю – все деньги не могли сгореть. Он обокрал тебя, мама.
Мама заморгала, не находя слов.
Я освободила свою рук из её хватки, поцеловала в лоб и выходя из палаты сказала :
– Береги себя. Нервные клетки не восстанавливаются.
Закрыв дверь в палату, я чуть не сползла на пол коридора. Меня, вероятно, пригвоздило к стене моё бешено бьющееся сердце.
Я возразила маме! Я… я.. я нахамила ей!
Ох, ничего себе!
Меня штырит и колбасит от волнения, но как же мне здорово!
***
– Макс, привет. Ничего не хочешь рассказать? – трубку он всё-таки взял, хоть и с пятого дозвона.
– Привет. Ты уже в курсе? Неудача, да… Я в стрессе, милая. Никогда такого не было и… – Макс так громко вздохнул в трубку, что я поморщилась от шума его дыхания.
– Мама в больницу попала. У неё удар от твоей неудачи. Ты ударил мою маму, Максим, ты это понимаешь? – я решила не стесняться и называть вещи своими именами.
– Юля, я-то тут при чём? Это был риск и я это не скрывал. Биржа очень непредсказуема. – Макс как всегда не извинялся, а отбрыкивал от себя претензии. Он делает так постоянно, сколько я его знаю. С тех студенческих пор, как мы познакомились. Но раньше я не заостряла на этом внимание. Мне даже первое время казалось, что это круто, что мой парень никогда не чувствует себя виноватым. Не то что я.
– Какое вообще право ты имел брать деньги у моей мамы? В моё отсутствие, без моего ведома? – я была полна решимости заявить о своём мнении на сей счёт.
– Ого, Юлька – не узнаю тебя. Такая решительная из санатория вернулась, куда деваться, – в голосе Макса я заметила откровенную издёвку.
– Ты собираешься возвращать маме деньги? – я сделала вид, что не услышала его последнюю фразу.
– Я бы рад, но денег нет. – очень просто, словно речь шла о десяти рублях долга, ответил Макс.
– Максим, ты продал совесть и наши отношения за горстку монет? Не ожидала от тебя. – меня душило бессилие. Я вдруг поняла, что ничего, абсолютно ничего не могу поделать со сложившейся ситуацией.
– Какие отношения? Ты давно их променяла на свои книжки-пустышки. Амелина Фрайди! – Макс практически выплюнул мой псевдоним – настолько нескрываемая желчь сквозила в его интонации. – Ты что, думала со мной можно так поступать?
– О чём ты говоришь? Я не понимаю. Как я с тобой поступила? – у меня в висках застучало.
– Пренебрежительно. Ты пренебрегла мной. – Макс то ли зашипел, то ли зарычал в трубку телефона.
– Но ведь ты сам отдалился от меня: у тебя появились качалка и биржа. А мои книги лишь после пришли, как следствие… – я начала оправдываться, понимать это и почти заикаться от того, что снова меня накрывает неспособностью постоять за себя, – и вообще – люди расстаются, Макс. Это не повод…
И тут меня прошибло озарением.
– Ты это специально? Ты так наказал меня, да?
– Камилла не справилась, но так тоже неплохо, – усмехнулся Макс.
Я настолько не узнавала его голос, что мне даже стало страшно. Эта наглость, эта циничность, эта интонация, полная ненависти в моей адрес – это всё принадлежит парню, которого я когда-то любила? Неужели при расставании люди настолько меняются? Или расставание лишь проявляет истинную сущность человека? Но не мог же он столько лет притворятся!
Или просто не было повода проявить себя?
– Камилла? Я ничего не понимаю. Ты с ней заодно? Ты знаешь эту женщину, которая травила меня в комментариях на литературном сайте?
– Ой, Юлька, какая же ты наивная. Аж тошно. Я, я и есть та Камилла!
– Но зачем… Чтобы я бросила писать? – такого удара я не ожидала. Не настолько. – Но это так подло, Максим. Этот ещё подлее, чем обокрасть. Ну, не одобрял ты моё творчество, но чтобы так, за спиной… Ведь мы были близки, я ждала от тебя поддержки, а ты в это время…
Слёзы вырвались на свободу и я не в силах была их удержать.
Опять это со мной происходит. Опять удар в поддых. Концентрация предательства в моей жизни, похоже, уже достигла максимума.
– Кому нужна жена, которая живёт какими-то ещё интересами, кроме интересов мужа? Я пытался тебя спасти для нашего союза, – Макс разоткровенничался, – но увы. А сейчас всё в прошлом, так что прощай. Не поминай лихом и не звони мне больше. Маме привет.
Макс отключил телефон.
Я даже не успела ему ничего ответить. А, впрочем, что я могла сказать? У меня не было слов. Только слёзы.
Глава 30Разговор с Максом был для меня ударом.
К предательству невозможно привыкнуть.
Но я поняла, что от раза к разу можно быстрее восстанавливаться. Я, конечно, тот ещё "крепыш" – мне ещё рано рассуждать о быстром восстановлении: чуть что – я сразу в слёзы. Но, как там говорят? Что не убивает, то делает нас … мда.
Ну, допустим, сильнее.
Убиваться над предательством Макса я долго не стала.
Может быть сыграло роль и то, что после Степана Макс стал для меня окончательно чужим.
Но что же делать с деньгами? Сумма немалая, и как бы мне не хотелось просто гордо плюнуть в его сторону словами "ну и подавись, бессовестный!", но это не самый лучший вариант. Нельзя даже не попытаться вернуть своё.
Когда я думала об этом, то почти словила дежа вю.
Сначала у меня украли аккаунт с книгами, теперь деньги.
И я каждый раз обижаюсь и не знаю, что делать.
– Юль, я б убила, нафиг, этого гада, – эмоционально возмущалась Маринка, когда мы сидели в нашем любимом кафе и обсуждали случившееся.
