станицах видела лишь Чёрную гавань, корабли в той гавани, и чаек, что кружат над Растущим морем, и её улыбка, робкая и тихая, чем-то напоминала тех самых чаек.
Она оставила чтение ближе к вечеру и спустилась в кухню, где взяла немного сыра и хлеба, что приготовили для ужина. В комнате она попыталась перекусить сыром, но от волнения ей кусок не полез в горло, и она оставила эту затею. Не хватало ещё, чтобы её рвало всю дорогу. В своём гардеробе Тами выбрала одно из самых удобных платьев, которое не сковывало движений, и, переодевшись, принялась ждать сира Димитри.
В хрупкой тишине комнаты она просидела до наступления сумерек, ожидая, что вот-вот отвориться дверь, и она увидит доброе лицо сира Димитри, но время шло, а никто так и не приходил. Волнение подкралось к ней незаметно, заставляя Тами заёрзать. Когда же он явиться? Может, что-то пошло не так? А может, она слишком торопиться? Наверно, в замке все должны спать, а сейчас ещё слишком рано. Эта мысль немного успокоила Тами, а через четверть часа она, наконец, услышала звуки неторопливых шагов, что раздавались по коридору.
«Хвала богам! Это сир Димитри!» — обрадовалась Тами и подошла к двери. Её сердце клокотало со страшной силой, и она прижала руки к груди, пытаясь его успокоить.
Звуки шагов в коридоре всё нарастали, и вот двери её комнаты распахнулись, но на пороге появился вовсе не тот, кого она ждала. Тами заморгала, увидев перед собой лорда Мариуса Вэлдона. На нём был тёмный камзол, слегка распахнутый на груди, а под ним виднелась белая рубашка.
Она продолжала оторопело смотреть на Мариуса, стоя в дверях, но он, будто и не собирался проходить в её покои. Лорд Вэлдон внимательно осмотрел её с ног до головы, и Тами показалось, что его взгляд задержался дольше положенного на её платье, отчего ей захотелось прикрыться. Неконтролируемый страх охватил её. Что ему здесь понадобилось в такой час? А вдруг сир Димитри явится именно сейчас?
«Боги, помогите мне не лишиться рассудка! — молилась Тами, удерживаясь рукой за дверь.
— Леди Тами, вам следует пойти со мной, — сказал Мариус. Его голос был спокойным и сдержанным, но что-то в глубине его глаз заставило Тами помедлить.
— Сейчас, милорд? — слишком громкий голос выдавал её с головой. Нет, ей нельзя покидать свои покои! Только не сейчас! Сир Димитри явиться за ней в любой момент! Она не может уйти!
— Да, сейчас самое время, миледи, — непреклонным тоном ответил Мариус, и Тами не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Они шли долго. Мариус вёл её путаными коридорами, в которых Тами не была ни разу. Затем они оказались у лестницы, но вместо того, чтобы подниматься наверх, они, напротив, стали спускаться вниз, и уже тогда в душу Тами закрались нехорошие предчувствия, первые предвестники беды, но она заставила себя успокоиться. «Волнение ничем не поможет мне», — упрямо твердила она, а лестница всё тянулась и тянулась, и вот Тами почувствовала холод подземелья, что коснулся её рук. Так же холодно было в крипте, но сейчас они шли другим путём, а значит, он вёл её не в крипту.
— Куда мы идём, милорд? — осипшим голосом спросила Тами. Тревога змеёй свернулась у неё внутри. Мариус промолчал, и шагу не сбавил, и чем ниже они спускались, тем сильнее ощущался запах сырости, а воздух с каждой оставленной позади ступенькой становился всё холоднее.
«Неужели он ведёт меня в темницу?» — ужаснулась Тами, смотря в спину лорда Вэлдона. На стенах стали появляться сырые подтёки, а темнота всё больше поглощала их. Тами перестало хватать воздуха. Не в силах больше сделать ни шагу, она остановилась. Будто почувствовав это, Мариус остановился следом за ней и обернулся.
— Мы почти на месте, — сказал он, и пристально поглядел на неё, и от этого взгляда ей стало в разы холоднее, чем от воздуха вокруг. — Вам лучше не отставать, леди Тами.
Едва переставляя ноги, она направилась дальше. Как он и обещал, лестница вскорости закончилась, и они оказались в длинном помещении. Спёртый запах плесени ударил ей в нос, развеивая все имеющиеся сомнения. Они пришли в темницу. Вдоль стены тянулись камеры, холодные и пустые, а напротив маялась стража. Тами задрожала. Неужели он узнал о побеге, и теперь решил заковать её в темнице? Но как? Кто ему сказал? Каждый последующий шаг причинял ей физическую боль, в глазах замелькали чёрные точки.
Наконец, Мариус остановился, и в полубреду она приблизилась к нему. Он взглядом указал на камеру, что оказалась напротив, и только сейчас Тами поняла, что в этой камере, в отличие от остальных, кто-то сидит. Но Тами не хотела, не могла смотреть. Она уже знала, кого увидит там.
— Нет, нет, нет, — словно в бреду шептала она, медленно поворачивая голову, и глядя на сира Димитри, сира Оберона и сира Налса, сидящих в камере на грязном, холодном полу.
Рваный хрип вырвался из её горла, и разнёсся по всей темнице, а лицо вмиг стало мокрым, и Тами поняла, что плачет.
— Завтра на рассвете их казнят, — сказал лорд Вэлдон, а у Тами даже не хватило сил повернуть голову в его сторону. Она словно оцепенела. — Я сделаю это лично, и отправлю их головы вашему отцу, миледи.
Тами дёрнулась, и хотела отвернуться, не в силах вынести потухшего взгляда пленников, но Мариус не позволил ей. Он прижался к ней сзади, крепко удерживая за плечи, и заставляя её смотреть на людей отца, что сейчас томились внутри стылой камеры.
— Может тогда ваш отец проявит благоразумие, — продолжил между тем Мариус, и его горячее дыхание опалило ей висок, а руки чуть сильнее сжались на её плечах. — А если же нет, то следующим подарком для него станет уже ваша голова.
— Прекратите, милорд! Неужели в вас нет ни капли чести? — услышала она яростный рык сира Димитри. — Уведите отсюда леди Тами, будьте милосердны!
Тами не помнила, как она оказалась наверху. Кажется, лорд Вэлдон, тот самый, который всего минуту назад обещал сделать её на голову короче, помог ей подняться. Он проводил её до самых покоев, и вошёл следом за ней.
— Я хочу остаться одна, милорд, — прохрипела она, едва держась на ногах. Голова кружилась, и она корила себя за то, что не прогнала сира Димитри сразу, как только увидела его. Наивно было полагать, что у них получиться одурачить Вэлдонов. А теперь их всех казнят, и это будет лишь её вина, её и ничья больше. Слёзы вновь стали
