class="p1">– Ой! – Она увидела на полу Андреа – в шесть утра! – и перевела взгляд на открытое окно. – Я не знала, что ты не один, сынок. Андреа пришла на завтрак?
Она вместила в вопрос столько невысказанного, что я подивился ее квалификации. Пожалуй, лучшая линия поведения для меня – честность.
– Андреа пришла показать мне вот это. – Я ткнул пальцем в брошенную на пол газету.
Мамино самообладание испарилось. Я мгновенно догадался, что она уже видела статью.
Мои муки усилились в два раза от мысли, какую боль причинила маме статья. Однако в то же время я испытал облегчение – не придется ей рассказывать самому.
Мама подошла ближе и опустилась на колени. Теперь наши глаза были на одном уровне. В ее взгляде плескалось то же страдание, что и в моем. А возможно, еще более глубокое.
– Как мне жаль, – проговорила она. – Порой и родители не знают, как защитить своих детей. – И тут она расплакалась, а я к ней присоединился. Несчастье затмило весь мир, бросило на него мрачную огромную тень. Где-то на периферии разума я понимал, что плакать в присутствии Андреа позорно. Однако моя подруга сделала то, что я и теперь считаю самым крутым поступком, который когда-либо совершал близкий человек. Она придвинулась, раскинула руки и заключила нас с мамой в объятия.
– Я не делал этого, – выпалил я, когда в достаточной мере обрел самообладание. Мой подбородок по-прежнему упирался в плечо Андреа. – Я не умолял его убивать Алехандро. Ни единым словом.
Обе отпрянули от меня, словно я только что сообщил, что лишился глаза.
– Конечно же, не умолял, – сказала мама. – Сынок, я еще вчера говорила, что мы ни секунды в тебе не сомневались.
– Верно, – добавила Андреа. – Так я и поверила этой идиотской записке. Никто ее всерьез не примет.
Я кивнул и вытер мокрые щеки. Нужно ли сейчас признаться, что сбежал, что не позвал на помощь? Нет, не смогу.
– Что теперь будет? Что нам делать? Папа уже прочел?
Мама заметно сникла.
– Пока нет. Он отправился к западному дренажному каналу устранять течь в насосе. Не переживай, я буду рядом, когда он прочтет, помогу смягчить его… гнев. Если он убьет эту потаскуху Уэнди Толивер, лучше не станет.
Я разинул рот. Неужели мама только что назвала другую женщину потаскухой?
– Сейчас наша задача, – продолжила мама, – уберечь тебя и дождаться, пока поймают Коротышку Гаскинса. А его непременно поймают. И очень скоро. Я уверена.
– Может, мне лучше пойти в школу? Нельзя же целый день сидеть дома, думать о статье и представлять, что скажут люди. Лучше гордо принять удар судьбы.
– Я с тобой согласна, – поспешно заявила Андреа.
Мама нацепила на себя выражение «об этом позабочусь я».
– Нет. Побудешь дома хотя бы пару дней. А вот Андреа может остаться на завтрак.
Я пытался протестовать, однако успеха не добился.
– Это не обсуждается.
– Ну, если на пару дней, то ладно, – вздохнул я. – Как скажешь.
Мама попросила Андреа помочь ей на кухне, пока я буду приводить себя в порядок. Зубы я так до сих пор и не почистил – представляю, какой аромат распространялся, когда мы обнимались втроем, и я открывал рот! Мои губы непроизвольно растянулись в улыбке. Я включил душ и принялся ждать, пока пойдет горячая вода. Конечно, жаль пропускать школу, однако более всего меня угнетало, что я буду дома, когда вернется папа и увидит газету.
И начнет метать громы и молнии.
Глава 9
Июль 2017 года
1
Уэсли почти ничего не рассказал после своего драматического спасения из покосившейся развалюхи Дикки Гаскинса, как ни мурыжили его следователи, в том числе настоящий агент ФБР – как-никак сын стал жертвой похищения. Либо рассказывать было особо не о чем, либо Уэсли слишком травмировали подобные разговоры. Я молился всем известным мне богам, что причина в первом, а не во втором. Даже дома, когда мы остались вдвоем, и я, улучив момент, выманил его во двор под предлогом помочь заделать крышу навеса, сын упорно молчал. Я положил ему руки на плечи, заглянул в глаза – со всей любовью, которую только мог выразить – и попросил признаться откровенно, сделал ли с ним Гаскинс что-либо, во всех смыслах. Я поклялся, что об этом не узнает ни одна живая душа.
– Нет, папа. Физически он не причинил мне вреда.
– Ладно. Хорошо. Очень хорошо.
– Пап, а что это за сейф?
Под верстаком стоял старый металлический сейф, походивший на надгробный памятник. Стоял там уже много лет, и мой отец всегда говорил, что мы узнаем шифр к замку только после его смерти, никак не раньше. Ни при каких иных обстоятельствах нам не разрешалось открыть сейф. В свое время эта загадка меня тоже донимала, однако потом ореол таинственности поблек.
– Понятия не имею. Честно. У твоего дедушки свои секреты. Будем надеяться, там толстая пачка стодолларовых банкнот.
– Было бы неплохо.
Я сообразил, что только что клюнул на старую уловку под названием «а что это такое», и позволил сыну уйти от ответа. Это уже хорошо. Мы немного попинали мяч, а затем вернулись в дом.
Сын утверждал, что ничего не случилось. Мне оставалось только ему поверить. В больнице Уэсли всесторонне обследовали, прежде чем отпустить домой, и признали совершенно здоровым. Помню, как сестра произнесла слово «диагностика», словно по поводу машины в автосервисе. Почему, черт возьми, она не могла сказать просто «медицинский осмотр»?
Пока все вроде бы наладилось. Семья в полном сборе и в безопасности. Пока дети были дома, я решил прогуляться, проветрить мозги и обдумать положение дел. В теплом воздухе таилось какое-то напряжение; закат окрасил в золотистый цвет наплывавшие с юго-востока облака. Прошло два дня с возвращения Уэсли, и сын опять стал собой, последовательно переключаясь между обычными фазами: вот он сердитый, затем радостный, дурашливый, пассивный, надоедливый, оживленный и снова сердитый – порой успевал пройти весь диапазон раньше, чем по телевизору заканчивался иннинг бейсбольного матча с участием команды «Атланта Брейвс». Однако в этом не было ничего необычного. Это же наш Уэсли, на девяносто пять процентов настоящий, а поход в ванную и обратно помогал не видеть оставшиеся пять процентов.
В тот момент семья смотрела идиотское шоу талантов, которое показывали раз семнадцать в неделю; и похоже, редакторы с телевидения возбуждались при виде чревовещателей. За исключением отвращения к Гаскинсам, я испытывал еще две фобии: чревовещатели и клоуны. Моя жизнь была бы совсем прекрасной без этих монстров, которые лезли с телеэкрана.
Я
