рассматривается как естественная и единственно возможная форма государственности (речь идет не о монархическом устройстве, а о принципе политического объединения восточнославянских земель вокруг Великороссии). Белорусское государство рассматривается ими как чуждое и во многом враждебное.
Это ведет к политической пассивности, нежеланию работать с существующими государственными структурами и отстаивать перед ними свою позицию. В лучшем случае, приверженцы западнорусизма находят пристанище в организациях российских соотечественников, тем самым, по сути, демонстрируя свое отчуждение от белорусского государства.
Со своей стороны, белорусское государство платит западнорусизму той же монетой, видя в нем чуть ли не ирредентистскую идеологию, угрожающую национальному суверенитету.
Несмотря на то, что белорусский президент Александр Лукашенко — человек русофильских взглядов, немало сделавший для сохранения максимально тесных и открытых отношений с Россией, — общая государственная политика направлена на формирование белорусской нации, мыслящей себя вне русского контекста.
Это неудивительно. Любое государство, раз возникнув, естественным образом формирует вокруг себя прослойку выгодополучателей, заинтересованных в сохранении этого государства и создании идеологии, это государство легитимирующей. Поскольку западнорусизм не позиционирует себя в качестве такой идеологии и, более того, нередко противопоставляет себя белорусскому государству, фору получают националисты, для которых тема белорусской государственности является ключевой «по умолчанию».
Белорусское государство является долговременной реальностью. Оно существует уже более 20 лет, и общество вполне приняло такой вариант оформления своего политического бытия. Более того, нельзя исключать и того, что Россия больше никогда не сможет стать для белорусов и украинцев тем центром цивилизационного и геополитического притяжения, каким была во времена Российской империи и СССР. Не стоит рассчитывать на Россию и дожидаться, пока она предложит некий Проект, который восстановит былое политическое единство восточных славян во всем его величии и блеске.
Это означает, что западнорусизму, чтобы выжить, необходимо адаптироваться к новым условиям.
А для этого в первую очередь нужно перехватить тему белорусской государственности у националистов, предложить более достоверный и притягательный образ белорусского государства, сочетающий в себе идеи политического суверенитета, региональной самобытности и принадлежности к Русскому Миру.
Три русских народа или триединый народ?
В 1844 году великий русский писатель украинского (малорусского) происхождения Николай Васильевич Гоголь писал: «Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская <…> На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, — явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характера, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве».
В 1861 г. в журнале «Основа» вышла статья историка Николая Костомарова «Две русские народности». В этой работе Костомаров приходит к выводам, во многом аналогичным тем, что сделал Гоголь без малого двадцатью годами ранее. Он пишет о русских и украинцах (в терминологии того времени — великороссах и мало— или южнороссах) как о двух самостоятельных русских народностях, которые, сохраняя и развивая свои самобытные особенности, находятся в неразрывном культурном диалоге, как бы дополняя друг друга.
Неслучайно и Гоголь, и Костомаров писали о двух, а не о трех русских народностях — белорусы в то время пребывали в национально-культурном летаргическом сне, оставаясь в тени доминировавшей в крае польской шляхетской культуры. О белорусах как о третьем самобытном русском народе заговорят позднее, на рубеже XIX–XX веков, чему немало поспособствовала научно-просветительская деятельность западнорусистов, по сути, «открывших» белорусов.
Разумеется, ни Гоголь, ни Костомаров, ни белорусские западнорусисты не думали о политическом суверенитете Украины/Малороссии или Белоруссии.
Тем не менее, в их работах без труда прочитывается образ украинцев-малорусов и белорусов как вполне самобытных народов со своей логикой развития, в то же время, составляющих вместе с великорусами единое культурно-историческое целое — Русь.
Русь — это некая федерация самобытных региональных традиций, объединенных общим культурным основанием. В политическом плане такая культурная федерация может быть организована совершенно по-разному. В XIX веке это была империя, которая, не исключено, эволюционировала бы в сторону федерализма. В силу исторических обстоятельств сегодня мы получили три полностью независимых восточнославянских государства, но и такой сценарий, в общем-то, не является катастрофическим — в конце концов, немецкий мир существует в виде нескольких государств, и это, кажется, устраивает всех.
Главная проблема сегодня не в том, что Беларусь и Украина независимы, а в том, что они не признают своей русской природы.
Где настоящая Беларусь?
Поиск исторических оснований белорусской государственности натолкнул многих на ложный вывод о ее «литвинских» корнях. Действительно, Великое княжество Литовское (ВКЛ) было, пожалуй, самым ярким и долговременным опытом государственного строительства на белорусских землях. Однако зачастую забывается, что логика развития этноса и логика государственного строительства — далеко не одно и то же. Более того, эти две логики нередко могут противоречить друг другу. Отождествление народа с «чужой» государственностью неминуемо ведет и к отождествлению с чужими культурно-историческими формами, затуманивая и искажая истинную логику исторического развития народа.
Именно к этому и ведут все попытки «увидеть» в древнем литовском княжестве «белорусское» государство.
Чтобы понять логику белорусской истории, нужно сконцентрироваться на истории народа и его взаимоотношениях с окружающей средой — природой, территорией, соседями, — не зацикливаясь на тех или иных государственно-политических формах.
Подобный подход сложился в российской историографии более ста лет назад. Историки Матвей Кузьмич Любавский и Василий Осипович Ключевский рассматривали русскую историю как историю колонизации — заселения и освоения новых пространств. Действительно, колонизация, по сути, создала Россию, превратив ее из дальней восточной периферии православной ойкумены в одно из сильнейших государств мира.
Во многом колонизация создала и Украину — благодаря экспансии украинского (малорусского) этноса в степи северного Причерноморья возникло крупнейшее после России по территории государство Европы. Особо следует отметить, что полномасштабное заселение украинцами степных пространств Причерноморья стало возможным только «под сенью дружеских штыков» Российской империи.
А что же Беларусь? Из всех трех восточнославянских этносов белорусы — самый малочисленный и территориально компактный.
Белорусы традиционно воспринимаются как народ оседлый и не склонный к мобильности, веками живущий неподвижно на своей территории.
Рассматривать территорию Беларуси как продукт колониальной экспансии белорусского этноса никому не приходит в голову. Напротив, чаще Беларусь рассматривают как объект колониальных притязаний более сильных соседей — России (излюбленная тема националистов) и Польши.
Однако при более внимательном взгляде выясняется, что белорусы
