Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Наутро мозг превратился в шарик, и, как только я шевелил головой, он катался туда-сюда, бился о череп изнутри и болью сводил меня с ума.
Я еле открыл глаза, на душе было противно и тревожно, я впервые познал, что такое похмелье. Передо мной по росту выстроились папа, мама и Гага. Они смотрели на меня с жалостью, шептались между собой, мол, уже поздно, надо ехать в военкомат.
Мама увидела, что я открыл глаза, и сказала мне:
– Серёжик, ты знаешь, что чуть не умер? Ты хоть что-нибудь помнишь?
Я ответил, что не очень, потом спросил, когда ушли гости. Мать посмотрела на потолок и сказала:
– Как только ты облевал пианино, на котором хотел поиграть, они все собрали свои манатки и ушли. Кстати, и твоя мамочка тоже.
Я спросил, какая мамочка. Мать ответила:
– Ну, та, к которой ты прилип и не отпускал… Ну, что на голову тебя выше. Больше. Чтоб я эту лошадь здесь не видела. Она тебе в мамочки годится!
Я замял тему. Мне было неловко: неужели мама все усекла, и вообще, что я вытворял? Очень хотелось сказать маме пару слов за Вику. Но я виновато молчал. А она продолжала:
– Не умеешь пить, Серёжик – не пей! Так и до белой горячки можешь скатиться.
Отец решил все же за меня заступиться:
– Ну подумаешь, не умеет пить, он пока еще молодой. Вот пойдет в армию, станет настоящим мужчиной!
– Да, сразу видно, что ты никогда не служил, – сказала мать, посмотрев на отца с презрением.
Он замолчал и вышел. Я понял, что сейчас опять буду блевать.
Гага в этот момент принесла мне рюмку с водкой и предложила опохмелиться. Она сказала, что так делают – и сразу становится легче. Как только я увидел рюмку, меня совсем затошнило, и я побежал в туалет, ненавидя сестру за выходку. В унитазе было только мое эхо. За дверью туалета слышалась возня, наверное, мама орала на Гагу. В общем, я зашел в душ, а после случайно увидел себя в зеркале. У меня на щеках были какие-то красные полосы, и под глазами тоже. Мать сказала, что это лопнули капилляры, потому что у меня изо рта лезут уже мозги!
Мы сели за завтрак, папа дал мне тан. Полегчало. Потом я поел что-то, и мы поехали в военкомат. Я сидел на заднем сиденье, голова кружилась; хотел открыть окно, но вспомнил, что при маме нельзя открывать окна: она не любила сквозняки.
С мамой ездить в одной машине было мукой до конца ее дней. Сперва, в молодости, ее там тошнило. Потом, когда она сама села за руль, это прошло. Но окна должны были быть закрыты даже летом.
Я ждал, когда мы наконец доедем. Из головы не выходила Вика. Интересно, что я вытворял и не разочаровалась ли она во мне, не обиделась ли?
Ворота
Мы доехали. Я вошел в железные зеленые ворота. Как-то меня водили в детский сад, я был очень маленьким и запомнил только такие же ворота. И еще свои ощущения, когда мама ушла и оставила меня во дворе с какими-то тетями. Это было страшно, я думал, что меня бросили. Рассказывали, я там такое натворил, что воспитатели отговорили наших отдавать меня в детский садик. Вот и сейчас зеленые ворота захлопнулись, и я почувствовал то же самое: меня предали, бросили, вырвали из своей почвы и кинули в другой мир.
Наши остались за зелеными воротами. А внутри были военные и такие же, как я, ребята, но лысые. Нас начали считать, как баранов, тыча пальцем, потом сделали перекличку, потом еще чего-то ждали. И в этот момент ко мне кто-то подошел. Кажется, прапорщик. У него в руках была механическая машинка для бритья. Меня постригли наголо. Вот теперь я похож на всех, подумал я. Голова все еще болела, а прапорщик усердно соскабливал с меня скальп. Я никогда себя лысым не видел, у кого-то оказалось зеркало, я посмотрел: голова была похожа на тыкву, которую поклевали вороны. Вся в красных пятнах от машинки.
Тут в зеленые ворота въехал грузовик. В армии я уже его отличал от других военных грузовиков. Это был ГАЗ-66. Мы на нем потом ездили в лес. Чудо советского машиностроения. Он проходит практически везде, но на людей не рассчитан. Водитель должен быть акробатом. В кабину влезть можно, только задрав ногу до подбородка и встав на круглый выступ в середине колеса – и если соскользнешь, то можно сломать колено, – потом нужно сделать рывок, чтобы зацепиться за ручку двери и открыть ее на лету. Если дверь заперта и у тебя малый рост, ты пропал. Коробка передач находится у водителя почти за спиной. То есть ты каждый раз должен поворачиваться чуть ли не на девяносто градусов, чтобы поменять скорость. Мотор – в кабине, под правой рукой водителя, где должен быть рычаг от коробки передач. Мотор ревет, и никакая звукоизоляция не помогает. Если машина немножко старая, в салоне разговаривать невозможно, плюс воняет бензином и горелым машинным маслом. Все скорости имеют свою ноту и ревут на разные лады. Мотор нагревается так, что зимой и печку включать не надо, а вот летом чувствуешь себя как в парной. В общем, тому, кто ее придумал, надо дать Нобелевскую премию. Когда я эту машину увидел в первый раз, показалось, что водитель сделал ее сам, у себя в гараже.
Мы влезли в кузов и потряслись по улицам Еревана на сборный пункт. Рядом со мной сидели такие же мальчики, как я. Мы были похожи на сельскохозяйственный скот, который везут на рынок.
Сзади ехала наша машина. Папа уже продал свою «Волгу» и в очередной раз купил «жигули». Это была новая, последняя модель, «ноль-пятая». С квадратными фарами, голубая. Салон еще пах дерматином. В первую же ночь, после того как папа ее пригнал из магазина, фары украли, и машина ослепла, на нее страшно было смотреть. Пришлось покупать из Москвы новые и ставить сигнализацию.
Мама сидела около отца, она размахивала руками и без остановки говорила. Картина была настолько знакомая, что я даже знал, о чем молчит папа. Он молчал о том, как ему все это надоело и как он мечтает, чтобы мама сделала хотя бы вдох. Мама же говорила, что отец тряпка и не смог меня вообще освободить от армии. И что если меня возьмут в Афганистан, она поедет за мной на войну. А если ее не пустят, то она отравится, и отец умрет с голоду, потому что он даже обед для себя подогреть не сможет.
Я смотрел это немое кино, пока мы не доехали до сборного пункта. Опять открылись зеленые ворота – в СССР все ворота были зелеными. У меня началось дежавю, я опять вспомнил ворота детского сада. Но после военкомата и сборного пункта коллекция зеленых ворот в памяти увеличилась. Потом будут еще зеленые ворота пансионата в Дилижане. Помню, как-то рабочие на моей даче хотели ворота покрасить. В зеленый цвет. Я их чуть не задушил.
В общем, мы въехали во двор и вылезли из кузова. Наши опять остались за зелеными воротами.
На сборном пункте людей было больше. Были ребята из районов со всей Армении. Нас как-то распределили, разделили на группы неизвестно по какому принципу. Потом нашу группу опять посадили в кузов ГАЗ-66, и уже несколько машин выехали из зеленых ворот. Опять немое кино. Мы прибыли на вокзал. На вокзале стоял оркестр, Вика не выходила из болевших мозгов: хоть бы ее увидеть. В последний раз. В горле опять встал ком, и стало очень больно, захотелось плакать. Но вокруг были очень радостные люди. Я сдержался. Парни из деревень что-то орали – наверное, это была песня; появились родители, в том числе и мои. Мама плакала, папа стоял в стороне. У всех были сумки, а в сумках – еда. Я представил, как она воняет, и меня опять затошнило.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
